2018 Anything Challenge / Январь. Еще раз о волхвах / Февраль. Маленькие женщины
Несмотря на сильную загруженность и усталость в прошедшие пару месяцев, я бы не выжила без подпитки хорошими книгами. Первую партию представлю в этом посте. Обычно в промежуток между Рождеством и Пасхой, особенно в период Великого поста я стараюсь выбирать для чтения что-то на евангельские темы или о христианстве в целом, так получилось и в этом году.
о. Антоний Сурожский "Духовное путешествие. Размышления перед Великим постом"
Основная категория: 44. Любимый автор
Дополнительно: 43. Любимый жанр / тематика
![]()
Название книги говорит само за себя. Она написана любимым многими и широко известным православным проповедником XX века, мтрополитом Сурожским Антонием (Блумом) как чтение в преддверии Великого поста; в православной традиции этому периоду подготовки к встрече главного праздника - Воскресения Христова предшествуют несколько подготовительных недель, подготовка к подготовке, так сказать. Каждое воскресенье на протяжении года на богослужении читается определенный еванегельский отрывок, и над эпизодами, вспоминаемыми церковью в эти недели о.Антоний предлагает поразмышлять в его особенной, очень теплой, искренней и личной манере.
Эту книгу я уже читала несколько лет назад, но почти ничего конкретного не помнила и решила перечитать еще раз, а за идею спасибо Насте ryzhaya-stana. В этот раз книга оставила у меня особенно сильное впечатление. Несколько цитат:
"В отличие от того, что считают и чувствуют многие, период духовного напряжения - это время радости, потому что это время возвращения домой,время, когда мы можем ожить. Это должно быть время, когда мы отряхиваем с себя все, что в нас обветшало и омертвело, для того чтобы обрести способность жить, - жить со всем простором, со всей глубиной и интенсивностью, к которым мы призваны. Пока нам недоступен, непонятен этот момент радости, у нас будет получаться чудовищная и кощунственная пародия; мы, будто бы во имя Божие, превратим жизнь в сплошное мучение для самих себя и для тех, кому придется расплачиваться за наши бесплодные потуги стать святыми. Это понятие радости может показаться странным рядом с предельным напряжением, подвигом воздержания, с настоящей борьбой, и тем не менее радость проходит через всю нашу духовную жизнь, жизнь церковную и жизнь евангельскую, потому чтоЦарствие Божие усилием берется."
"Грех есть разделенность внутри нас самих и разделенность по отношению к другим; и среди этих "других" нельзя забывать нашего незримого Ближнего, Бога. Поэтому первый шаг в нашей самооценке - измерить это состояние отпадения, отделенности. До какой степени расходятся мои сердце и ум? Направлена ли моя воля к единственной цели или беспрерывно колеблется? Насколько моими поступками руководят убеждения, и насколько они зависят от неуправляемых эмоций? Есть ли во мне цельность? И с другой стороны, насколько я отделен от Бога и от моего ближнего? Это противостояние между нами и ближним начинается в тот момент, когда мы самоутверждаемся, потому что в этот миг мы неизбежно дистанцируемся от другого и отвергаем его. Сартр не случайно сказал: "Ад - это другие".Но коль скоро мы исключаем другого, мы и сами оказываемся в плену безнадежного одиночества, так что в итоге тот же французский писатель сказал: "Ад - это мы сами".
"Чрезвычайно важно нам понять, как далеки мы от Царствия, и вместе с тем, как щедро мы уже сейчас одарены Его присутствием благодаря свету, сокрытому в наших потемках. Сами сокрытые у нас возможности - это уже вдохновение, уже путь, уже надежда. Нам вовсе не следует спешить, но очень важно быть до конца реальными, занять по отношению к Богу и к окружающему нас миру верное, именно собственное положение, изнутри которого Бог может действовать. Потому что Он не может действовать в нереальной ситуации, куда мы без конца попадаем, поддаваясь по слову подвижников пустыни, воображению, фантазии, желаниям и духовной жадности."
"Как часто страх перед мнением других людей мешает нам измениться, даже тогда, когда мы вполне готовы к перемене, готовы сделать первый шаг, потому что этот шаг сразу выдаст наше прошлое. И гораздо сильнее, чем самое строгое порицание, нас пугает насмешка."
"Карикатура на смирение, которую мы знаем по опыту или сами являем собой, состоит в том, чтобы в ответ на похвалу лицемерно утверждать, что мы ее не заслуживаем; когда же нас не замечают, мы привлекаем к себе внимание, настойчиво твердя, что мы не в счет и о нас не стоит беспокоиться. Истинное смирение рождается от видения Божией святости, мы же часто пытаемся заставить себя почувствовать смирение, искусственно умаляя себя."
"Смирение святых происходит из видения славы, величия и красоты Божией, смирение рождается даже не по контрасту, а из сознания, что Бог настолько свят, из откровения такой совершенной красоты, такой поразительной любви, что единственное, что остается сделать в Его присутствии - это пасть перед Ним в благоговении, радости и изумлении."
Главная тема о.Антония - опыт Встречи - человека с Богом и человека с человеком:
"Настоящая встреча, в полном смысле слова, происходит крайне редко. Человеческие пути пересекаются, люди сталкиваются друг с другом, - сколько человек проходит мимо нас за один-единственный день, совершенно не замечая нас? И на скольких мы глядим невидящим взором, не уделив им ни взгляда, ни слова, ни улыбки? А вместе с тем каждый из этих людей - Присутствие, образ Живого Бога; и, возможно, Бог послал их нам с какой-то вестью или наоборот, через нас они должны были получить весть от Бога - слово, жест, взгляд, полный признания или сочувствия и понимания. Столкнуться с человеком на улице или в жизни по воле толпы или случая это еще не встреча. Мы должны научиться смотреть и видеть, - смотреть внимательно, вдумчиво, вглядываясь в черты лица, его выражение, содержание этого выражения, содержание глаз. Каждый из нас должен научиться глубоко видеть другого, терпеливо и не жалея времени всматриваться, чтобы понять, кто находится перед нами; это касается и целых человеческих групп - общественных, политических, расовых, национальных.
Все мы принадлежим к человеческим обществам, которые веками жили в разделении или вражде. Сотни лет, порой, мы отворачивались, не желали взглянуть друг другу в глаза, расходились все дальше. Потом мы остановились и оглянулись, чтобы наконец посмотреть на того, кто был нашим братом, а стал чужаком, даже врагом. Но мы были еще слишком далеки и не могли рассмотреть его лица, уж не говоря об образе Божием в нем. Так смотрел на мытаря фарисей; так смотрят друг на друга нации, классы, церкви, отдельные люди.
Мы должны пуститься в настоящее паломничество, в длительное путешествие. Мы уже достаточно близки, чтобы взглянуть друг другу в глаза, и тем самым проникнуть вглубь живого сердца, понять душу, оценить поступки, чтобы сделать из этого вновь приобретенного видения вдумчивые и взвешенные выводы о помыслах, намерениях и стремлениях другого человека, который не меньше, чем мы, хотел понять и исполнить волю Божию. Все это требует много доброй воли. Увидеть в другом то, что отталкивает нас, что делает его чужим, легко, - так же легко, как видеть только привлекательные черты в тех, кто разделяет наши убеждения."
Последнюю главу - "Крест и Воскресение" я перечитывала и переслушивала несколько раз... В эту Пасху для меня стало особенно актуальным осмысление того, что же реально значит для меня и вообще христиан - Воскресение. Поэтому процитирую эту главу целиком в отдельной записи, к этим словам мне еще захочется вернуться.
Прочитать / скачать / послушать аудиоверсию можно здесь:
predanie.ru/antoniy-surozhskiy-blum-mitropolit/book/216446-duhovnoe-puteshestvie/#toc2
***
Клайв Стейплз Льюис, Джованни Калабриа "Соединенные духом и любовью. Латинские письма" (2017)
Основная категория: 23. Отношения друзей
Дополнительно: 8. История, основанная на реальных событиях - биография, нон-фикш / 13. Роман в письмах / дневниках (только это не роман, а настоящая жизнь в письмах реальных людей) / 44. Любимый автор / 46. Книга маленького объема (до 300 страниц)
![]()
О выходе этой книги я узнала из поста на фейсбуке Николая Эппле, занимающегося переводами Льюиса на русский язык. Из его же статей и выступлений я ранее уже знала существовании удивительной переписки Льюиса и итальянского священника Джованни Калабрия - продолжавшейся много лет до самой их смерти трогательной и искренней дружбы двух людей разных стран, наций, языков, возраста, занятий и конфессий, никогда в жизни не встречавшихся - а переписку ведших на латыни! Одно это уже согревает сердце, возрождает веру в людей и в прекрасное.
Католик-итальянец (кстати, впоследствии канонизированный Католической церковью), посвятивший жизнь работе с детьми-сиротами и стремлению к объединению всех христиан, прочитал единственную на тот момент переведенную на итальянский книгу Льюиса "Письма Баламута" и решил написать ее автору письмо; но вот беда - дон Джованни не знал английского, и, предполагая, что Льюис мог также не знать его родного языка, в лучших традициях ученой Европы Средневековья решил писать на латыни! Льюис же, владея итальянским, тем не менее поддержал затею и переписка продолжалась на латыни до смерти Калабриа, с 1947 по 1954 годы. Но и смерть не преграда любви и дружбе сквозь годы, расстояния и прочие человеческие и мирские преграды: далее Льюис писал преемнику своего друга, дону Луиджи Педролло до своей смерти в 1963 году, а после этого еще одно письмо написал в Италию старший брат Льюиса Уорни.
О книге, изданной в билингвальном формате - то есть параллельными текстами, слева страница на латыни, справа перевод - можно почитать тут: esxatos.com/lyuis-kalabria-soedinennye-duhom-i-lyubovyu
Каково же было мое удивление, и несказанная радость, когда я вытащила эту самую книжку из рождественской посылки от Насти! ryzhaya-stana, и снова говорю тебе - вот такенное спасибо! Это особенно трогательно - получить к любимому нами обеими празднику, несмотря на границы и расстояния, такую весточку, свидетельство все преодолевающей любви и единения!
Что касается моего впечатления от книги, полностью согласна вот с этими словами из одной рецензии на Лабиринте (там же можно посмотреть фотографии страниц):"Очень приятно даже просто держать в руках этот маленький шедевр книгоиздания. Оформление и содержание книги составляют единое гармоничное целое. Чтение этих писем производят с душой эффект, подобный тому, как если человек, долго просидев в душной комнате и привыкнув к духоте, вдруг выходит в парк или лес и вспоминает всем существом, что такое чистый ароматный воздух. Эти письма с их высоким слогом - совершенно инородное тело в современном мире, как может показаться, но темы переписки актуальны, а манера изложения мыслей и изящество выражения душевного расположения к собеседникумногому научат внимательного читателя."
Не знаю, что могу добавить ко всему этому, поэтому пусть страницы этой небольшой, но дивно и красиво изданной книги говорят сами. Имеющий уши услышит, имеющий глаза увидит! :)
С этого письма веронского священника все началось:
![]()
Первое письмо Льюиса дону Калабриа:
![]()
![]()
Льюис пишет свои мысли о прочитанной им книге, как я поняла, авторства самого о. Джованни Калабрия "Да будут все едины" - "Et omnes unum sint".
![]()
Времена меняются, а повестка дня остается все той же... И искренние слова из переписки двух друзей поддерживают теперь и нас, случайных читателей.
![]()
В конце письма упоминается литания кардинала Мерри - молитва, которую я встречала среди молитв о. Александра Меня. Она мне тоже очень нравится, вот здесь можно прочесть полный текст.
![]()
Как выглядел отец Джованни, Льюис узнал уже после его смерти, когда ему прислали фотографию.
![]()
Аминь, аминь!
![]()
Пасхальное - и полное этого пасхального переживания - письмо дона Калабриа.
![]()
Тоже дон Калабриа.
![]()
Непраздные вопросы Льюиса о молитве.
![]()
Из предисловия Николая Эппле - об особенностях Льюиса пишущего, будь то художественные произведения, научные работы или личные письма.
![]()
О языке и форме переписки. Жалею, что не могу оценить стиль и особенности этого языка в оригинале!
![]()
Но действительно, как живо, и как учтиво, и как искренне звучат понятные даже неискушенному читателю слова приветствий и прощаний на латыни: dilectissime Frater, reverende Pater - возлюбленный брат, досточтимый отец... "В конце письма поставить Vale", опять же :)
***
Gilbert Keith Chesterton ''The Everlasting Man'' / Гилберт Кит Честертон "Вечный человек" (1925)
Основная категория: 43. Любимый жанр / тематика / локация
Дополнительно: 8. История, основанная на реальных событиях / нон-фикшн / 44. Любимый автор
![]()
![]()
Эту книгу я уже читала, по крайней мере частично - но очень давно, больше десяти лет назад, когда вопросы религии и конкретно христианства впервые потребовали осознанного и особенного к себе внимания. У меня было издание серии "Антология мысли", зеленый томик, в который также входила "Ортодоксия"и еще что-то. Книга эта, кстати, куда-то затерялась, мы не нашли ее при разборе домашней библиотеки перед переездом родителей со старой квартиры. Надеюсь, она в хороших руках :)
![]()
Теперь, видно, для меня настало время более осмысленного возвращения к текстам, которые в свое время оказали влияние на мое мировоззрение - хотя и сейчас я все еще остаюсь в роли молчаливо впитывающего текст читателя, а не оценивающего / спорящего / поддерживающего разговор с автором активного участника беседы.
Это произведение - обзор духовной истории человечества с точки зрения христианства, апология христианства и попытка увидеть его как бы впервые и извне, на контрасте со всем остальным опытом человеческой мысли, творчества и поиска, и заново удивиться его уникальности и парадоксальности. И слог, текст Честертона (в дивном переводе Натальи Леонидовны Трауберг особенно) - невероятное удовольствие от чтения и наблюдения за игрой мысли, потрясающим его стилем и остроумием, поэтичностью и утверждением здравого смысла. В одной рецензии (не могу ее найти сейчас) запомнилась фраза, что Честертон может ошибаться в приводимых примерах и фактах - но при этом очень точен по существу высказываемой с их помощью мысли.
Моя подборка цитат (достаточно обширных, так что не влезают в жж-пост) - тут.
Прочитать целиком можно на Предании.ру, а также на сайте, посвященном наследию Честертона - там есть и оригинал на английском, до которого я доберусь в другой раз: www.chesterton.ru/everlasting-man/index.html
***
о. Анатолий Жураковский "Иуда" (1923)
Основная категория: 39. Драма, в которой кто-то погибает
Дополнительно: 6.Восточная тема / 43. Любимый жанр / тематика / локация / 46. Книга маленького объема (до 300 страниц)
![]()
![]()
"Иуда" - художественно-богословское эссе, изданное в книге "Мы должны все претерпеть ради Христа… Жизнь, подвиг и труды свящ. А.Жураковского", куда помимо еще одного эссе ("Илья Фесвитянин") включен также биографический очерк (автор Павел Проценко) и ряд проповедей о. Анатолия. Все эти тексты, а также дневниковые записи и письма из ссылок можно прочитать здесьи здесь. Я пока в процессе чтения, но "Иуду"прочла первым, как раз на Страстной неделе, перед Пасхой, снова погружаясь в осмысление событий, предшествовавших Воскресению.
Иуда в этом произведении предстает одновременно и какой живой человек (евангельские события рассказаны как бы с его точки зрения), преображению, сомнению, падению и страданию которого читатель становится свидетелем, и как обобщенный образ человеческой души, тоскующей по Богу, встречающей Его, следующей за Ним, отступающей от Него.
Вначале Иуда с радостью, от всего сердца влюбляется в Галилейского Учителя, забывает о всех своих земных мечтах и планах и следует за ним вместе с другими учениками без оглядки - точное выражение периода неофитства, влюбленности, первоначального состояния благодати. Но встретив, во время одного из поседений Иисусом и апостолами Иудеи, старого знакомого своего отца, а теперь активного врага Учителя из Галилеи, Иуда проникается, поначалу против воли, ядом его слов, направленных в самую болевую точку для Иуды - ведь у каждого человека есть свои слабости, и опытный искуситель бьет именно по ним. Для Иуды это - невинная сама по себе мечта о земном уюте, домашнем комфорте, земной любви, уважении и статусе для себя и своего народа. Но в итоге именно эта простая привязанность становится его погибелью. Именно это и означает грех - ἁμαρτία "амартия", "промах / мимо цели" - когда добрые, хорошие в своей природе устремления и потребности реализуются - но не так, не там, не вовремя; когда средство кажется целью, а простая привязанность становится страстью и идолом, ослепляет и порабощает. История Иуды очень страшна именно тем, что в той или иной степени она может быть про каждого из нас.
Ключевые моменты в цитатах (осторожно, спойлеры):
"С тех пор как из уст Учителя он услышал слова о Боге, имя — Отец Небесный, точно Бог пришел к нему из какой‑то заповедной глубины, из сокровенной тьмы Святого Святых, и, такой Далекий, Страшный и Неприступный, стал так близко, совсем рядом. Он чувствовал так часто эту близость, точно самый воздух кругом него и в нем самом был напоен Богом.
И это чувство достигало в нем иногда такой остроты, что, беседуя с кем‑нибудь, он останавливался на полуслове, чтобы отдаться вполне захватывающему ощущению таинственной близости.
... Он понял теперь, о чем была его тоска там, раньше, когда он был еще один. Он понял, что всю жизнь он искал только этой встречи, о ней томился, ее предчувствовал, любил всем существом своим Того, за Кем шел теперь, любил, еще не зная Его, любил, кажется, с самой колыбели. Теперь он ничего не желал, ни о чем не мечтал. Быть всегда с Ним, ловить взоры Его глаз, слышать Его голос, касаться Его рук, наслаждаться Его словами и Его молчанием — в этом был последний предел возможного и мыслимого, человеческого и сверхчеловеческого, земного и небесного блаженства."
"Они бродили тогда большей частью по Галилее, где так по–особенному голубеет прозрачное небо, так ласково солнце, так благоуханны цветы и даже травы.
В длинных легких одеждах, бездомные и свободные, переходили они из города в город, из деревни в деревню по широким желто–зеленым просторам, по берегам прозрачно–задумчивого, таинственного и тихого, как небо, озера.
Иуда был тогда в каком‑то непрекращающемся восторге, почти опьянении. И этот же восторг, это же опьянение он видел на лицах всех — и ближайших учеников, и собиравшейся и вновь разбегавшейся изменчивой толпы. Все точно нашли что‑то такое, чего искали всю жизнь, и оттого стали радостными и совсем простыми, как дети, которых они подводили к Учителю.
Точно Учитель, как вот там, в Кане, в эти самые первые дни, коснулся легким движением руки холодной влаги, наполняющей чашу жизни, и она вдруг заискрилась, заиграла, засверкала на солнце сладким и опьяняющим вином…"
"На мгновение словно складка какой‑то борьбы или усилия легла на лицо Ионафана. На лицах тех, кто около Учителя, Иуда часто видел эту складку. Иногда она не сходила много дней, изменяя лицо человека. Она как будто знаменовала собой назревавшую решимость. Или человек пойдет за Учителем по городам и весям, и тогда расправится складка, озарив лицо лучами радости, или он уйдет совсем прочь. И тогда надолго, а может быть, навсегда на нем будет лежать и от него падать какая‑то новая сгустившаяся тень."
"Учитель шел впереди и почти поравнялся с нею. Тогда она, поднявшись на маленькие, еще нетвердо ступающие ножки, побежала к Нему навстречу, показывая Ему свои камешки и что‑то доверчиво рассказывая…
Учитель остановился и низко наклонился к девочке. Его лицо было нежно, но Он не улыбался. И тем удивительнее была эта внимательная серьезность, с которой этот взрослый Человек, этот Великий Человек, Тот, Кто говорил о Себе — Сын Божий, «от начала Сущий», приклонился почти до земли, чтобы лучше расслышать и понять лепет этого тянущегося к Нему ребенка.
Потом они пошли дальше, а девочка, радуясь и смеясь, побежала к порогу, и сидевший там отец поднял ее одною рукой, а другой привлек мать, чтобы она полюбовалась общим сокровищем.
И совсем странная, необычайная мысль мелькнула в сознании Иуды.
А ведь у Него, у Учителя, никогда не будет Своих детей. Вот так будет ходить и ласкать тех, кого принесут к Нему или кто прибежит к Его коленям… Но ведь для Него все дети — Его дети и все — дети Его Отца Небесного… Ну, а вот у Иуды… У Иуды тоже не будет детей… Почему? Ведь Учитель не запрещает иметь их? Не Он ли так нежен с ними? И не начал ли Он Своего служения с посещения брака там, в Кане? И так часто бывает Он в тихих семьях, принимающих Его так радушно.
Иуда не слышал от Него запрещения и даже не говорил с Ним об этом…
Но в самом деле, может ли Иуда думать о семье, когда у него нет и не будет крова, когда впереди постоянное странствование с Учителем, следование за Ним, наполняющее всю жизнь и отнимающее все силы? И как согласовать мечты о маленьком семейном угле и об его уюте с участием в великом, Божественном и грозящем такими опасностями служении? Вот Симон женат, но не живет ли он как оставивший жену?
Но откуда эти вопросы? Откуда эти мысли? Проклятый Бен–Акиба!
Разве не счастлив Иуда? Разве не ощущает он величайшей радости освобождения от маленьких, но вяжущих земных пут и разве не обладает вместе с Учителем и Отцом Небесным всей полнотой дарованного ему любовью мироздания?
Отчего же вдруг, при виде этого маленького человеческого, может быть слишком человеческого, счастья острие какой‑то непреодолимой тоски проникло ему в сердце? Точно пахнуло на него чем‑то далеким, унесенным из детства, и захотелось, мучительно захотелось уюта и какого‑то иного тепла, иной ласки, иного покоя, не того, который обещает Учитель."
"Иуда любит посещать вместе с Учителем дома, в которые их приглашают. Ему нравится этот розовый, ясный свет, который Учитель вносит с Собою в каждую горницу и от которого все кругом загорается и розовеет. Его волнуют и бесконечно трогают эти восторженные и умиленные лица растерявшихся от радости хозяев, эти простые слова и эта простая вера…
Иуда любит заходить в те дома, где он побывал с Учителем, потом наедине.
Посещение Учителя всегда остается незабвенным и неизгладимым. Но различно Его влияние на разные человеческие души.
Для одних воспоминание о посещении становится источником непрекращающейся радости. Что‑то меняется в их душе, в их жизни, в самом их доме. Как будто что‑то большое и светлое родилось в них в тот день, и с каждым мигом это что‑то все растет, ширится, заполняет жизнь плотнее, как разлитое ароматное миро.
Ну а с другими бывает совсем иначе… Они как будто не любят даже вспоминать о дне посещения, хотя иногда отзываются и хорошо об Учителе… Но, кажется, и для них этот день не случайный. Но это день, когда что‑то не родилось, а умерло в их жизни. Они что‑то навеки потеряли в своем старом мире и в своем старом покое, но все‑таки не хотят с ним проститься. И розовый свет посещения стал в них и вокруг них густою непрозрачною тенью.
Иуде кажется, что в отношении к Учителю есть какая‑то роковая черта. До этой черты все обыкновенно идут одним общим путем, ну а здесь, у этой черты, расходятся. За ней как раз как будто начинается то сокровенное, что носит Учитель в самой глубине Своего сердца, за ней лежит совершенный дар, уготованный Им для мира и человека.
Но чтобы перейти за эту черту, надо что‑то отложить от себя, от чего‑то обнажиться, снять какие‑то покровы. И покровы‑то, кажется, ветхие, но они плотно прилипли к коже, и, отдирая их, пожалуй, кусками будешь отдирать мясо."
"Когда вечером, утомленный толпой. Он оставляет учеников и уходит на всю ночь в горы молиться, Иуда Его жалеет. Этот Человек, всегда окруженный людьми, расточающий бесчисленные благодеяния и вызывающий как будто восторженную любовь, — Он кажется иногда бесконечно одиноким.
Ведь вся эта толпа несет к Нему свою боль и свои скорби, и никто не спросит Его — отчего такая грусть у Него во взоре… Никто даже не замечает этого. Точно Он существует только для них, от Него всего можно требовать, ничего не давая.
... И Иуде жалко Учителя…
Но разве можно жалеть Бога?
Он — Сын Божий. Он Бог — сокровенный…
Но если так, то почему хоть на миг Он не откроет Своего лица хотя бы им, отдавшимся Ему беззаветно? Почему Он не покажет им Бога в Себе или вне Себя въявь, лицом к лицу?…"
"Он требует всего от человека… Но Сам Он только обещает. Он ничего не дает в залог, по крайней мере ничего такого, что можно было бы увидеть глазами и ощупать руками.
Хотя бы что‑нибудь такое, во что не надо было бы верить, что можно было бы знать наверное, главное, наверное знать.
Все, все висит в воздухе без опоры.
Выбор страшен.
Ведь надо отдать то, что можно и руками ощупать, и глазами увидеть, и ощутить всем телом. Надо отдать жизнь.
А ведь живет человек только однажды."
"Испуганно притаилась толпа, мрачно безмолвствовали учителя, и, кажется, самые громады стен, слышавшие так много, насторожившись, внимали последнему приговору.
А Он как будто срывал с этих вождей народа одну за другой их пышные торжественные одежды. И они, казавшиеся такими неприступными и важными, делались уродливыми и жалкими в своей отвратительной наготе.
Но Он разоблачал, кажется, не только их, но и их бога, перед которым они преклонялись. И грозный, неприступный бог предков делался маленьким и почти ручным, похожим на одного из бесов, посланных Им когда‑то в свиное стадо. Бог–диавол, бог мелких уступок и сделок, бог постоянной половины, лжец и отец лжи, всегда лгущий им и питающийся их ложью.
И в каждом Его слове веяли волны Духа иного Бога, Бога совершенной жертвы и совершенного дара."
"Знали, что, когда придет Мессия, Он устроит великолепное пиршество. В роскошном дворце, окруженный легионами воинов и бесчисленных рабов, при громких победных криках, Мессия–Царь предложит собравшимся пышную и невиданно драгоценную трапезу. Это будет пир для всего мира, по крайней мере для всех верных. Он положит конец голоду и нищете.
Но это — не чаемый Мессия, это безумный, странный Мессия–Нищий. Его пир — вот эта вечеря в потаенной горнице, под страхом казни. Вместо рабов Он Сам служит возлежащим, наклоняясь к земле и умывая им ноги.
На Его трапезе не видно многих яств. Он дает пирующим только Свою приуготовленную к смерти плоть в этом чистом пшеничном хлебе и Свою Кровь в прозрачной и искрящейся влаге этой чаши.
Этим единственным даром, кровью Своего сердца, Собою Самим хочет Он возрадовать мир и утолить его голод и жажду.
Его час пришел. Вот час, о котором Он говорил в Кане. Конец сходился с началом. Чудо первой с чудом последней ночи. Вода, ставшая вином, ныне претворяется в кровь.
И не совершается ли здесь тоже брак, тот брак, о котором Он говорил так часто, брачный пир Царского Сына?
Последней и страшной тайной обручается Он с учениками и с миром. Соединяется последней роковой связью. Ее уже нельзя разрушить, не уничтожив себя."
"За позор этой ночи, за ужас своего преступления, за свою гибель ненавидел он Учителя.
Ему казалось, что не он предает Учителя, а Учитель — его.
Обрекает его на неслыханно мучительную казнь.
... И вдруг сразу, в одно мгновение, вспомнилось ему все, прошла перед ним вся его жизнь с Учителем от первой встречи на широкой песчаной дороге и до этих маленьких алых капелек у Него на лбу.
И в этот миг он понял тайну — тайну грусти Учителя.
Это была тайна любви Учителя к нему, Иуде.
Еще тогда, с первой встречи, принял его Учитель в Свое сердце. Он говорил, что нет больше той любви, как если кто положит душу свою за своих друзей.
И Он каждый миг отдавал душу Свою за Иуду.
Каждый миг предавал Его Иуда своим взором, но Он не отводил Своих глаз.
Он знал, что готовит Ему Иуда. Он мог бы уничтожить Иуду одним Своим словом или просто отойти от него. Но Он предпочитал быть преданным Своим другом, чем от него отречься."
This entry was originally posted at https://meladan.dreamwidth.org/675222.html. Please comment there using OpenID.
Несмотря на сильную загруженность и усталость в прошедшие пару месяцев, я бы не выжила без подпитки хорошими книгами. Первую партию представлю в этом посте. Обычно в промежуток между Рождеством и Пасхой, особенно в период Великого поста я стараюсь выбирать для чтения что-то на евангельские темы или о христианстве в целом, так получилось и в этом году.
о. Антоний Сурожский "Духовное путешествие. Размышления перед Великим постом"
Основная категория: 44. Любимый автор
Дополнительно: 43. Любимый жанр / тематика
Название книги говорит само за себя. Она написана любимым многими и широко известным православным проповедником XX века, мтрополитом Сурожским Антонием (Блумом) как чтение в преддверии Великого поста; в православной традиции этому периоду подготовки к встрече главного праздника - Воскресения Христова предшествуют несколько подготовительных недель, подготовка к подготовке, так сказать. Каждое воскресенье на протяжении года на богослужении читается определенный еванегельский отрывок, и над эпизодами, вспоминаемыми церковью в эти недели о.Антоний предлагает поразмышлять в его особенной, очень теплой, искренней и личной манере.
Эту книгу я уже читала несколько лет назад, но почти ничего конкретного не помнила и решила перечитать еще раз, а за идею спасибо Насте ryzhaya-stana. В этот раз книга оставила у меня особенно сильное впечатление. Несколько цитат:
"В отличие от того, что считают и чувствуют многие, период духовного напряжения - это время радости, потому что это время возвращения домой,время, когда мы можем ожить. Это должно быть время, когда мы отряхиваем с себя все, что в нас обветшало и омертвело, для того чтобы обрести способность жить, - жить со всем простором, со всей глубиной и интенсивностью, к которым мы призваны. Пока нам недоступен, непонятен этот момент радости, у нас будет получаться чудовищная и кощунственная пародия; мы, будто бы во имя Божие, превратим жизнь в сплошное мучение для самих себя и для тех, кому придется расплачиваться за наши бесплодные потуги стать святыми. Это понятие радости может показаться странным рядом с предельным напряжением, подвигом воздержания, с настоящей борьбой, и тем не менее радость проходит через всю нашу духовную жизнь, жизнь церковную и жизнь евангельскую, потому чтоЦарствие Божие усилием берется."
"Грех есть разделенность внутри нас самих и разделенность по отношению к другим; и среди этих "других" нельзя забывать нашего незримого Ближнего, Бога. Поэтому первый шаг в нашей самооценке - измерить это состояние отпадения, отделенности. До какой степени расходятся мои сердце и ум? Направлена ли моя воля к единственной цели или беспрерывно колеблется? Насколько моими поступками руководят убеждения, и насколько они зависят от неуправляемых эмоций? Есть ли во мне цельность? И с другой стороны, насколько я отделен от Бога и от моего ближнего? Это противостояние между нами и ближним начинается в тот момент, когда мы самоутверждаемся, потому что в этот миг мы неизбежно дистанцируемся от другого и отвергаем его. Сартр не случайно сказал: "Ад - это другие".Но коль скоро мы исключаем другого, мы и сами оказываемся в плену безнадежного одиночества, так что в итоге тот же французский писатель сказал: "Ад - это мы сами".
"Чрезвычайно важно нам понять, как далеки мы от Царствия, и вместе с тем, как щедро мы уже сейчас одарены Его присутствием благодаря свету, сокрытому в наших потемках. Сами сокрытые у нас возможности - это уже вдохновение, уже путь, уже надежда. Нам вовсе не следует спешить, но очень важно быть до конца реальными, занять по отношению к Богу и к окружающему нас миру верное, именно собственное положение, изнутри которого Бог может действовать. Потому что Он не может действовать в нереальной ситуации, куда мы без конца попадаем, поддаваясь по слову подвижников пустыни, воображению, фантазии, желаниям и духовной жадности."
"Как часто страх перед мнением других людей мешает нам измениться, даже тогда, когда мы вполне готовы к перемене, готовы сделать первый шаг, потому что этот шаг сразу выдаст наше прошлое. И гораздо сильнее, чем самое строгое порицание, нас пугает насмешка."
"Карикатура на смирение, которую мы знаем по опыту или сами являем собой, состоит в том, чтобы в ответ на похвалу лицемерно утверждать, что мы ее не заслуживаем; когда же нас не замечают, мы привлекаем к себе внимание, настойчиво твердя, что мы не в счет и о нас не стоит беспокоиться. Истинное смирение рождается от видения Божией святости, мы же часто пытаемся заставить себя почувствовать смирение, искусственно умаляя себя."
"Смирение святых происходит из видения славы, величия и красоты Божией, смирение рождается даже не по контрасту, а из сознания, что Бог настолько свят, из откровения такой совершенной красоты, такой поразительной любви, что единственное, что остается сделать в Его присутствии - это пасть перед Ним в благоговении, радости и изумлении."
Главная тема о.Антония - опыт Встречи - человека с Богом и человека с человеком:
"Настоящая встреча, в полном смысле слова, происходит крайне редко. Человеческие пути пересекаются, люди сталкиваются друг с другом, - сколько человек проходит мимо нас за один-единственный день, совершенно не замечая нас? И на скольких мы глядим невидящим взором, не уделив им ни взгляда, ни слова, ни улыбки? А вместе с тем каждый из этих людей - Присутствие, образ Живого Бога; и, возможно, Бог послал их нам с какой-то вестью или наоборот, через нас они должны были получить весть от Бога - слово, жест, взгляд, полный признания или сочувствия и понимания. Столкнуться с человеком на улице или в жизни по воле толпы или случая это еще не встреча. Мы должны научиться смотреть и видеть, - смотреть внимательно, вдумчиво, вглядываясь в черты лица, его выражение, содержание этого выражения, содержание глаз. Каждый из нас должен научиться глубоко видеть другого, терпеливо и не жалея времени всматриваться, чтобы понять, кто находится перед нами; это касается и целых человеческих групп - общественных, политических, расовых, национальных.
Все мы принадлежим к человеческим обществам, которые веками жили в разделении или вражде. Сотни лет, порой, мы отворачивались, не желали взглянуть друг другу в глаза, расходились все дальше. Потом мы остановились и оглянулись, чтобы наконец посмотреть на того, кто был нашим братом, а стал чужаком, даже врагом. Но мы были еще слишком далеки и не могли рассмотреть его лица, уж не говоря об образе Божием в нем. Так смотрел на мытаря фарисей; так смотрят друг на друга нации, классы, церкви, отдельные люди.
Мы должны пуститься в настоящее паломничество, в длительное путешествие. Мы уже достаточно близки, чтобы взглянуть друг другу в глаза, и тем самым проникнуть вглубь живого сердца, понять душу, оценить поступки, чтобы сделать из этого вновь приобретенного видения вдумчивые и взвешенные выводы о помыслах, намерениях и стремлениях другого человека, который не меньше, чем мы, хотел понять и исполнить волю Божию. Все это требует много доброй воли. Увидеть в другом то, что отталкивает нас, что делает его чужим, легко, - так же легко, как видеть только привлекательные черты в тех, кто разделяет наши убеждения."
Последнюю главу - "Крест и Воскресение" я перечитывала и переслушивала несколько раз... В эту Пасху для меня стало особенно актуальным осмысление того, что же реально значит для меня и вообще христиан - Воскресение. Поэтому процитирую эту главу целиком в отдельной записи, к этим словам мне еще захочется вернуться.
Прочитать / скачать / послушать аудиоверсию можно здесь:
predanie.ru/antoniy-surozhskiy-blum-mitropolit/book/216446-duhovnoe-puteshestvie/#toc2
***
Клайв Стейплз Льюис, Джованни Калабриа "Соединенные духом и любовью. Латинские письма" (2017)
Основная категория: 23. Отношения друзей
Дополнительно: 8. История, основанная на реальных событиях - биография, нон-фикш / 13. Роман в письмах / дневниках (только это не роман, а настоящая жизнь в письмах реальных людей) / 44. Любимый автор / 46. Книга маленького объема (до 300 страниц)
О выходе этой книги я узнала из поста на фейсбуке Николая Эппле, занимающегося переводами Льюиса на русский язык. Из его же статей и выступлений я ранее уже знала существовании удивительной переписки Льюиса и итальянского священника Джованни Калабрия - продолжавшейся много лет до самой их смерти трогательной и искренней дружбы двух людей разных стран, наций, языков, возраста, занятий и конфессий, никогда в жизни не встречавшихся - а переписку ведших на латыни! Одно это уже согревает сердце, возрождает веру в людей и в прекрасное.
Католик-итальянец (кстати, впоследствии канонизированный Католической церковью), посвятивший жизнь работе с детьми-сиротами и стремлению к объединению всех христиан, прочитал единственную на тот момент переведенную на итальянский книгу Льюиса "Письма Баламута" и решил написать ее автору письмо; но вот беда - дон Джованни не знал английского, и, предполагая, что Льюис мог также не знать его родного языка, в лучших традициях ученой Европы Средневековья решил писать на латыни! Льюис же, владея итальянским, тем не менее поддержал затею и переписка продолжалась на латыни до смерти Калабриа, с 1947 по 1954 годы. Но и смерть не преграда любви и дружбе сквозь годы, расстояния и прочие человеческие и мирские преграды: далее Льюис писал преемнику своего друга, дону Луиджи Педролло до своей смерти в 1963 году, а после этого еще одно письмо написал в Италию старший брат Льюиса Уорни.
О книге, изданной в билингвальном формате - то есть параллельными текстами, слева страница на латыни, справа перевод - можно почитать тут: esxatos.com/lyuis-kalabria-soedinennye-duhom-i-lyubovyu
Каково же было мое удивление, и несказанная радость, когда я вытащила эту самую книжку из рождественской посылки от Насти! ryzhaya-stana, и снова говорю тебе - вот такенное спасибо! Это особенно трогательно - получить к любимому нами обеими празднику, несмотря на границы и расстояния, такую весточку, свидетельство все преодолевающей любви и единения!
Что касается моего впечатления от книги, полностью согласна вот с этими словами из одной рецензии на Лабиринте (там же можно посмотреть фотографии страниц):"Очень приятно даже просто держать в руках этот маленький шедевр книгоиздания. Оформление и содержание книги составляют единое гармоничное целое. Чтение этих писем производят с душой эффект, подобный тому, как если человек, долго просидев в душной комнате и привыкнув к духоте, вдруг выходит в парк или лес и вспоминает всем существом, что такое чистый ароматный воздух. Эти письма с их высоким слогом - совершенно инородное тело в современном мире, как может показаться, но темы переписки актуальны, а манера изложения мыслей и изящество выражения душевного расположения к собеседникумногому научат внимательного читателя."
Не знаю, что могу добавить ко всему этому, поэтому пусть страницы этой небольшой, но дивно и красиво изданной книги говорят сами. Имеющий уши услышит, имеющий глаза увидит! :)
С этого письма веронского священника все началось:
Первое письмо Льюиса дону Калабриа:
Льюис пишет свои мысли о прочитанной им книге, как я поняла, авторства самого о. Джованни Калабрия "Да будут все едины" - "Et omnes unum sint".
Времена меняются, а повестка дня остается все той же... И искренние слова из переписки двух друзей поддерживают теперь и нас, случайных читателей.
В конце письма упоминается литания кардинала Мерри - молитва, которую я встречала среди молитв о. Александра Меня. Она мне тоже очень нравится, вот здесь можно прочесть полный текст.
Как выглядел отец Джованни, Льюис узнал уже после его смерти, когда ему прислали фотографию.
Аминь, аминь!
Пасхальное - и полное этого пасхального переживания - письмо дона Калабриа.
Тоже дон Калабриа.
Непраздные вопросы Льюиса о молитве.
Из предисловия Николая Эппле - об особенностях Льюиса пишущего, будь то художественные произведения, научные работы или личные письма.
О языке и форме переписки. Жалею, что не могу оценить стиль и особенности этого языка в оригинале!
Но действительно, как живо, и как учтиво, и как искренне звучат понятные даже неискушенному читателю слова приветствий и прощаний на латыни: dilectissime Frater, reverende Pater - возлюбленный брат, досточтимый отец... "В конце письма поставить Vale", опять же :)
***
Gilbert Keith Chesterton ''The Everlasting Man'' / Гилберт Кит Честертон "Вечный человек" (1925)
Основная категория: 43. Любимый жанр / тематика / локация
Дополнительно: 8. История, основанная на реальных событиях / нон-фикшн / 44. Любимый автор
Эту книгу я уже читала, по крайней мере частично - но очень давно, больше десяти лет назад, когда вопросы религии и конкретно христианства впервые потребовали осознанного и особенного к себе внимания. У меня было издание серии "Антология мысли", зеленый томик, в который также входила "Ортодоксия"и еще что-то. Книга эта, кстати, куда-то затерялась, мы не нашли ее при разборе домашней библиотеки перед переездом родителей со старой квартиры. Надеюсь, она в хороших руках :)
Теперь, видно, для меня настало время более осмысленного возвращения к текстам, которые в свое время оказали влияние на мое мировоззрение - хотя и сейчас я все еще остаюсь в роли молчаливо впитывающего текст читателя, а не оценивающего / спорящего / поддерживающего разговор с автором активного участника беседы.
Это произведение - обзор духовной истории человечества с точки зрения христианства, апология христианства и попытка увидеть его как бы впервые и извне, на контрасте со всем остальным опытом человеческой мысли, творчества и поиска, и заново удивиться его уникальности и парадоксальности. И слог, текст Честертона (в дивном переводе Натальи Леонидовны Трауберг особенно) - невероятное удовольствие от чтения и наблюдения за игрой мысли, потрясающим его стилем и остроумием, поэтичностью и утверждением здравого смысла. В одной рецензии (не могу ее найти сейчас) запомнилась фраза, что Честертон может ошибаться в приводимых примерах и фактах - но при этом очень точен по существу высказываемой с их помощью мысли.
Моя подборка цитат (достаточно обширных, так что не влезают в жж-пост) - тут.
Прочитать целиком можно на Предании.ру, а также на сайте, посвященном наследию Честертона - там есть и оригинал на английском, до которого я доберусь в другой раз: www.chesterton.ru/everlasting-man/index.html
***
о. Анатолий Жураковский "Иуда" (1923)
Основная категория: 39. Драма, в которой кто-то погибает
Дополнительно: 6.Восточная тема / 43. Любимый жанр / тематика / локация / 46. Книга маленького объема (до 300 страниц)
"Иуда" - художественно-богословское эссе, изданное в книге "Мы должны все претерпеть ради Христа… Жизнь, подвиг и труды свящ. А.Жураковского", куда помимо еще одного эссе ("Илья Фесвитянин") включен также биографический очерк (автор Павел Проценко) и ряд проповедей о. Анатолия. Все эти тексты, а также дневниковые записи и письма из ссылок можно прочитать здесьи здесь. Я пока в процессе чтения, но "Иуду"прочла первым, как раз на Страстной неделе, перед Пасхой, снова погружаясь в осмысление событий, предшествовавших Воскресению.
Иуда в этом произведении предстает одновременно и какой живой человек (евангельские события рассказаны как бы с его точки зрения), преображению, сомнению, падению и страданию которого читатель становится свидетелем, и как обобщенный образ человеческой души, тоскующей по Богу, встречающей Его, следующей за Ним, отступающей от Него.
Вначале Иуда с радостью, от всего сердца влюбляется в Галилейского Учителя, забывает о всех своих земных мечтах и планах и следует за ним вместе с другими учениками без оглядки - точное выражение периода неофитства, влюбленности, первоначального состояния благодати. Но встретив, во время одного из поседений Иисусом и апостолами Иудеи, старого знакомого своего отца, а теперь активного врага Учителя из Галилеи, Иуда проникается, поначалу против воли, ядом его слов, направленных в самую болевую точку для Иуды - ведь у каждого человека есть свои слабости, и опытный искуситель бьет именно по ним. Для Иуды это - невинная сама по себе мечта о земном уюте, домашнем комфорте, земной любви, уважении и статусе для себя и своего народа. Но в итоге именно эта простая привязанность становится его погибелью. Именно это и означает грех - ἁμαρτία "амартия", "промах / мимо цели" - когда добрые, хорошие в своей природе устремления и потребности реализуются - но не так, не там, не вовремя; когда средство кажется целью, а простая привязанность становится страстью и идолом, ослепляет и порабощает. История Иуды очень страшна именно тем, что в той или иной степени она может быть про каждого из нас.
Ключевые моменты в цитатах (осторожно, спойлеры):
"С тех пор как из уст Учителя он услышал слова о Боге, имя — Отец Небесный, точно Бог пришел к нему из какой‑то заповедной глубины, из сокровенной тьмы Святого Святых, и, такой Далекий, Страшный и Неприступный, стал так близко, совсем рядом. Он чувствовал так часто эту близость, точно самый воздух кругом него и в нем самом был напоен Богом.
И это чувство достигало в нем иногда такой остроты, что, беседуя с кем‑нибудь, он останавливался на полуслове, чтобы отдаться вполне захватывающему ощущению таинственной близости.
... Он понял теперь, о чем была его тоска там, раньше, когда он был еще один. Он понял, что всю жизнь он искал только этой встречи, о ней томился, ее предчувствовал, любил всем существом своим Того, за Кем шел теперь, любил, еще не зная Его, любил, кажется, с самой колыбели. Теперь он ничего не желал, ни о чем не мечтал. Быть всегда с Ним, ловить взоры Его глаз, слышать Его голос, касаться Его рук, наслаждаться Его словами и Его молчанием — в этом был последний предел возможного и мыслимого, человеческого и сверхчеловеческого, земного и небесного блаженства."
"Они бродили тогда большей частью по Галилее, где так по–особенному голубеет прозрачное небо, так ласково солнце, так благоуханны цветы и даже травы.
В длинных легких одеждах, бездомные и свободные, переходили они из города в город, из деревни в деревню по широким желто–зеленым просторам, по берегам прозрачно–задумчивого, таинственного и тихого, как небо, озера.
Иуда был тогда в каком‑то непрекращающемся восторге, почти опьянении. И этот же восторг, это же опьянение он видел на лицах всех — и ближайших учеников, и собиравшейся и вновь разбегавшейся изменчивой толпы. Все точно нашли что‑то такое, чего искали всю жизнь, и оттого стали радостными и совсем простыми, как дети, которых они подводили к Учителю.
Точно Учитель, как вот там, в Кане, в эти самые первые дни, коснулся легким движением руки холодной влаги, наполняющей чашу жизни, и она вдруг заискрилась, заиграла, засверкала на солнце сладким и опьяняющим вином…"
"На мгновение словно складка какой‑то борьбы или усилия легла на лицо Ионафана. На лицах тех, кто около Учителя, Иуда часто видел эту складку. Иногда она не сходила много дней, изменяя лицо человека. Она как будто знаменовала собой назревавшую решимость. Или человек пойдет за Учителем по городам и весям, и тогда расправится складка, озарив лицо лучами радости, или он уйдет совсем прочь. И тогда надолго, а может быть, навсегда на нем будет лежать и от него падать какая‑то новая сгустившаяся тень."
"Учитель шел впереди и почти поравнялся с нею. Тогда она, поднявшись на маленькие, еще нетвердо ступающие ножки, побежала к Нему навстречу, показывая Ему свои камешки и что‑то доверчиво рассказывая…
Учитель остановился и низко наклонился к девочке. Его лицо было нежно, но Он не улыбался. И тем удивительнее была эта внимательная серьезность, с которой этот взрослый Человек, этот Великий Человек, Тот, Кто говорил о Себе — Сын Божий, «от начала Сущий», приклонился почти до земли, чтобы лучше расслышать и понять лепет этого тянущегося к Нему ребенка.
Потом они пошли дальше, а девочка, радуясь и смеясь, побежала к порогу, и сидевший там отец поднял ее одною рукой, а другой привлек мать, чтобы она полюбовалась общим сокровищем.
И совсем странная, необычайная мысль мелькнула в сознании Иуды.
А ведь у Него, у Учителя, никогда не будет Своих детей. Вот так будет ходить и ласкать тех, кого принесут к Нему или кто прибежит к Его коленям… Но ведь для Него все дети — Его дети и все — дети Его Отца Небесного… Ну, а вот у Иуды… У Иуды тоже не будет детей… Почему? Ведь Учитель не запрещает иметь их? Не Он ли так нежен с ними? И не начал ли Он Своего служения с посещения брака там, в Кане? И так часто бывает Он в тихих семьях, принимающих Его так радушно.
Иуда не слышал от Него запрещения и даже не говорил с Ним об этом…
Но в самом деле, может ли Иуда думать о семье, когда у него нет и не будет крова, когда впереди постоянное странствование с Учителем, следование за Ним, наполняющее всю жизнь и отнимающее все силы? И как согласовать мечты о маленьком семейном угле и об его уюте с участием в великом, Божественном и грозящем такими опасностями служении? Вот Симон женат, но не живет ли он как оставивший жену?
Но откуда эти вопросы? Откуда эти мысли? Проклятый Бен–Акиба!
Разве не счастлив Иуда? Разве не ощущает он величайшей радости освобождения от маленьких, но вяжущих земных пут и разве не обладает вместе с Учителем и Отцом Небесным всей полнотой дарованного ему любовью мироздания?
Отчего же вдруг, при виде этого маленького человеческого, может быть слишком человеческого, счастья острие какой‑то непреодолимой тоски проникло ему в сердце? Точно пахнуло на него чем‑то далеким, унесенным из детства, и захотелось, мучительно захотелось уюта и какого‑то иного тепла, иной ласки, иного покоя, не того, который обещает Учитель."
"Иуда любит посещать вместе с Учителем дома, в которые их приглашают. Ему нравится этот розовый, ясный свет, который Учитель вносит с Собою в каждую горницу и от которого все кругом загорается и розовеет. Его волнуют и бесконечно трогают эти восторженные и умиленные лица растерявшихся от радости хозяев, эти простые слова и эта простая вера…
Иуда любит заходить в те дома, где он побывал с Учителем, потом наедине.
Посещение Учителя всегда остается незабвенным и неизгладимым. Но различно Его влияние на разные человеческие души.
Для одних воспоминание о посещении становится источником непрекращающейся радости. Что‑то меняется в их душе, в их жизни, в самом их доме. Как будто что‑то большое и светлое родилось в них в тот день, и с каждым мигом это что‑то все растет, ширится, заполняет жизнь плотнее, как разлитое ароматное миро.
Ну а с другими бывает совсем иначе… Они как будто не любят даже вспоминать о дне посещения, хотя иногда отзываются и хорошо об Учителе… Но, кажется, и для них этот день не случайный. Но это день, когда что‑то не родилось, а умерло в их жизни. Они что‑то навеки потеряли в своем старом мире и в своем старом покое, но все‑таки не хотят с ним проститься. И розовый свет посещения стал в них и вокруг них густою непрозрачною тенью.
Иуде кажется, что в отношении к Учителю есть какая‑то роковая черта. До этой черты все обыкновенно идут одним общим путем, ну а здесь, у этой черты, расходятся. За ней как раз как будто начинается то сокровенное, что носит Учитель в самой глубине Своего сердца, за ней лежит совершенный дар, уготованный Им для мира и человека.
Но чтобы перейти за эту черту, надо что‑то отложить от себя, от чего‑то обнажиться, снять какие‑то покровы. И покровы‑то, кажется, ветхие, но они плотно прилипли к коже, и, отдирая их, пожалуй, кусками будешь отдирать мясо."
"Когда вечером, утомленный толпой. Он оставляет учеников и уходит на всю ночь в горы молиться, Иуда Его жалеет. Этот Человек, всегда окруженный людьми, расточающий бесчисленные благодеяния и вызывающий как будто восторженную любовь, — Он кажется иногда бесконечно одиноким.
Ведь вся эта толпа несет к Нему свою боль и свои скорби, и никто не спросит Его — отчего такая грусть у Него во взоре… Никто даже не замечает этого. Точно Он существует только для них, от Него всего можно требовать, ничего не давая.
... И Иуде жалко Учителя…
Но разве можно жалеть Бога?
Он — Сын Божий. Он Бог — сокровенный…
Но если так, то почему хоть на миг Он не откроет Своего лица хотя бы им, отдавшимся Ему беззаветно? Почему Он не покажет им Бога в Себе или вне Себя въявь, лицом к лицу?…"
"Он требует всего от человека… Но Сам Он только обещает. Он ничего не дает в залог, по крайней мере ничего такого, что можно было бы увидеть глазами и ощупать руками.
Хотя бы что‑нибудь такое, во что не надо было бы верить, что можно было бы знать наверное, главное, наверное знать.
Все, все висит в воздухе без опоры.
Выбор страшен.
Ведь надо отдать то, что можно и руками ощупать, и глазами увидеть, и ощутить всем телом. Надо отдать жизнь.
А ведь живет человек только однажды."
"Испуганно притаилась толпа, мрачно безмолвствовали учителя, и, кажется, самые громады стен, слышавшие так много, насторожившись, внимали последнему приговору.
А Он как будто срывал с этих вождей народа одну за другой их пышные торжественные одежды. И они, казавшиеся такими неприступными и важными, делались уродливыми и жалкими в своей отвратительной наготе.
Но Он разоблачал, кажется, не только их, но и их бога, перед которым они преклонялись. И грозный, неприступный бог предков делался маленьким и почти ручным, похожим на одного из бесов, посланных Им когда‑то в свиное стадо. Бог–диавол, бог мелких уступок и сделок, бог постоянной половины, лжец и отец лжи, всегда лгущий им и питающийся их ложью.
И в каждом Его слове веяли волны Духа иного Бога, Бога совершенной жертвы и совершенного дара."
"Знали, что, когда придет Мессия, Он устроит великолепное пиршество. В роскошном дворце, окруженный легионами воинов и бесчисленных рабов, при громких победных криках, Мессия–Царь предложит собравшимся пышную и невиданно драгоценную трапезу. Это будет пир для всего мира, по крайней мере для всех верных. Он положит конец голоду и нищете.
Но это — не чаемый Мессия, это безумный, странный Мессия–Нищий. Его пир — вот эта вечеря в потаенной горнице, под страхом казни. Вместо рабов Он Сам служит возлежащим, наклоняясь к земле и умывая им ноги.
На Его трапезе не видно многих яств. Он дает пирующим только Свою приуготовленную к смерти плоть в этом чистом пшеничном хлебе и Свою Кровь в прозрачной и искрящейся влаге этой чаши.
Этим единственным даром, кровью Своего сердца, Собою Самим хочет Он возрадовать мир и утолить его голод и жажду.
Его час пришел. Вот час, о котором Он говорил в Кане. Конец сходился с началом. Чудо первой с чудом последней ночи. Вода, ставшая вином, ныне претворяется в кровь.
И не совершается ли здесь тоже брак, тот брак, о котором Он говорил так часто, брачный пир Царского Сына?
Последней и страшной тайной обручается Он с учениками и с миром. Соединяется последней роковой связью. Ее уже нельзя разрушить, не уничтожив себя."
"За позор этой ночи, за ужас своего преступления, за свою гибель ненавидел он Учителя.
Ему казалось, что не он предает Учителя, а Учитель — его.
Обрекает его на неслыханно мучительную казнь.
... И вдруг сразу, в одно мгновение, вспомнилось ему все, прошла перед ним вся его жизнь с Учителем от первой встречи на широкой песчаной дороге и до этих маленьких алых капелек у Него на лбу.
И в этот миг он понял тайну — тайну грусти Учителя.
Это была тайна любви Учителя к нему, Иуде.
Еще тогда, с первой встречи, принял его Учитель в Свое сердце. Он говорил, что нет больше той любви, как если кто положит душу свою за своих друзей.
И Он каждый миг отдавал душу Свою за Иуду.
Каждый миг предавал Его Иуда своим взором, но Он не отводил Своих глаз.
Он знал, что готовит Ему Иуда. Он мог бы уничтожить Иуду одним Своим словом или просто отойти от него. Но Он предпочитал быть преданным Своим другом, чем от него отречься."
This entry was originally posted at https://meladan.dreamwidth.org/675222.html. Please comment there using OpenID.