Clive Staples Lewis "Letters to children" / Клайв Стейплз Льюис "О Нарнии. Письма детям" (1944-1963)
![]()
Пост про "Хроники Нарнии" и эту книгу с перепиской Льюиса с юными читателями скоро опубликую, а пока -
подборка полюбившихся цитат. Чего стоит одна кошка со спины :)
Книгу читать здесь: predanie.ru/lyuis-klayv-seyplz-clive-staples-lewis/book/92904-o-narnii/.
***
По–моему, ты стала еще лучше рисовать кошек, они выходят у тебя замечательно, гораздо более похоже; чем у меня. Я умею рисовать кошку только со спины, вот так![]()
Правда, жульничество? Потому что не надо рисовать лицо, а оно самое трудное. Удивительно, что человеческие лица рисовать легче, чем звериные, кроме, может быть, только слоновьих и совиных. Интересно, почему бы это?
***
Если бы я все же приехал и мы встретились, я бы, наверное, показался тебе очень застенчивым и скучным. (Кстати, всегда помни, что старики часто так же стесняются молодых, как молодые — старых. Поэтому‑то тебе часто кажется, что старики говорят с тобой так глупо.)
***
(Из письма крестнице перед ее первым Причастием)
Так что попытаюсь дать тебе совет, и вот какой совет пришел мне и голову: не жди (я хочу сказать, не рассчитывай и не требуй) от конфирмации и первого причастия каких‑то особых чувств. Может быть, ты и в самом деле их испытаешь, может, нет. Не тревожься, если не испытаешь. То, что происходит с тобой, происходит на самом деле, ощущаешь ты это или нет, в точности как еда насыщает голодного, даже если из‑за насморка он не расчувствует вкуса.
***
Помни, что есть лишь три вида вещей, которые следует делать.
(1) То, что мы должны.
(2) То, что нам приходится.
(3) То, что нам нравится.
Я пишу это потому, что многие люди, по–видимому, тратят время из каких‑то совсем иных побуждений, например, читают книги, которые им не правятся, потому что их читают другие.
***
Вижу, что поблагодарил твоего папу за чудесный подарок, который был на самом дело от тебя. Теперь разреши сказать огромное спасибо тебе. По–моему, это с твоей стороны просто замечательно. Во всяком случае, я мальчиком любил многих писателей, но никогда им ничего не посылал.
***
Спасибо тебе большое: так интересно узнать, что людям нравится, а что не нравится. Взрослые читатели никогда этого не говорят.
***
Я тоже в свое время много мыл посуду и мне тоже читали вслух, но я не додумался, как вы, совместить эти два занятия. Сколько тарелок вы разбиваете за месяц?
***
Что до восьмой и дальше нарнийских книжек, не лучше ли остановиться, когда еще просят о продолжении, чем писать, пока всем не надоест?
***
(Советы девочке - начинающей писательнице)
Когда пишешь, не употребляй слов, которые прямо говорят нам, что мы должны почувствовать. Т. е., чем говорить, что нечто «ужасно», пиши так, чтобы нам сделалось жутко. Не говори «восхитительный»; пусть мы восхитимся, читая твое описание. Понимаешь, используя все эти слова (жутко, обворожительно, отвратительный, изящный), ты просто говоришь читателю: «Пожалуйста, сделай за меня мою работу».
Не используй слов, которые слишком велики для того, что ты описываешь. Не говори «бесконечно», когда хочешь сказать «очень», иначе у тебя не останется слов, когда захочешь описать что‑нибудь действительно бесконечное.
***
Спасибо большое за чудесный рисунок. К сожалению, эту же фразу я должен был написать из вежливости, даже будь рисунок ужасным! Вот что самое плохое во лжи (даже в «белой»): когда ты искренне хочешь сказать, что подарок замечательный, у тебя не остается слов. Однако картинка впрямь очень хороша; и рисунок, и особенно цвета. Что это за краски? Не похожи ни на масло, ни на акварель. Получается на удивление богато, глубоко и красиво.
***
Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду, когда пишешь, что увидела себя «со стороны»; это не так часто бывает, большинство людей всю жизнь смотрят на мир только «изнутри», и потому не способны увидеть себя, как они есть.
***
Не думаю, что хорошие поступки всегда приятны; христианский мученик, терзаемый Нероном, или участник Сопротивления, под пыткой не выдающий немцам своих друзей, поступали очень хорошо, но приятно им не было. Даже в обыденной жизни есть вещи, которые были бы мне приятны, но от которых я должен отказаться, чтобы не сделать неприятно другим. Впрочем, ты вполне права, если хочешь сказать, что не надо отказываться от удовольствий просто потому, что так «лучше». Разве обычные старые правила, например «говори правду» и «поступай с другими, как хочешь, чтобы поступали с тобой», не определяют, какие радости допустимы, а какие нет? Но если то, к чему ты стремишься, само по себе хорошо, тогда, чем больше оно тебе нравится и чем меньше ты стараешься «быть хорошей», тем лучше. Совершенный человек ничего не делает из чувства долга; ему всегда хочется хорошего больше, чем дурного. Долг заменяет любовь (к Богу или к другим людям), как костыль заменяет ногу. Большинству из нас постоянно нужен костыль, но, конечно, глупо опираться на него, когда наши собственные ноги (любовь, вкусы, привычки) способны дойти сами!
***
У дракона в «Беовульфе» определенно есть крылья. И Средние века падучие звезды часто называли «огненными драконами», значит, считали, что драконы могут летать. Впрочем, вполне возможно, есть и бескрылая разновидность.
***
Думаю, я скорее робею, чем горжусь, при мысли о том, что Аслан допустил, чтобы через мои книги Он стал для тебя более реальным. Он мог бы выбрать для этого любого — как заставил ослицу прочесть прекрасную проповедь Валааму.
***
Правда было бы замечательно, если бы люди заговорили о чем‑нибудь, кроме спутников? Тошно уже слушать. Вот бы собака под влиянием космических лучей мутировала, обрела сверхразум, вернулась на Землю живой и начала мстить людям!
***
Всегда приятно что‑нибудь полюбить, по совсем уж замечательно — своего рода победа, — когда сумеешь полюбить то, что прежде ненавидел. Я рад, что ты смогла, не у всех это получается. У меня есть знакомый, который ничего не прощает, хотя способен прощать людей. Я хочу сказать, если он в каком- то месте застал плохую погоду, то уже больше туда не поедет, как бы там ни было хорошо; если он ушибет ногу о порог рая, там никогда, никогда не будет для него рай!
***
Я необычайно радовался выдуманному миру, и мне приятно, что кто‑то увидел его и полюбил — как будто встретил человека, побывавшего в знакомом и любимом месте настоящего мира.
***
Прямая аллегория — как задача с ответом; великая книга — как цветок, чей аромат напоминает нам что‑то еле уловимое. Думаю, это «что‑то» — ощущение жизни как она есть. Бывают реалистические книги, где люди и предметы — в точности как в настоящей жизни, но аромата, ощущения нет. Я никогда не видел орков, энтов или эльфов, но само ощущение; чувство огромного прошлого, нависшей опасности, героических подвигов, совершаемых самыми прозаическими с виду персонажами, расстояний, просторов, бесприютности — настолько точно, что как бы пережинаешь это сам. Особенно разрывается душа, когда читаешь про самые красивые места; как Лотлориен.
***
Все, что мне нужно, есть в моей душе? Ну уж дудки! Или тогда в ней должно быть огромное число добродетелей и огромная мудрость, чего ни я, ни другие в ней не видят. Очень мало из того, что мне нужно, есть в моей душе. Я хочу сказать, даже душевных свойств вроде смирения или искренности. И конечно, в ней нет многого из того, что мне нужно в обыденном смысле, например марки для этого письма. Никогда не преувеличивай. Никогда не говори больше, чем хочешь сказать.
***
Рад, что тебе понравилось «Пока мы лиц не обрели», потому что многие ее не приняли. Это мой величайший «провал» за последние годы, и поэтому, конечно, я считаю ее лучшей моей книгой.
***
Создание не может быть совершенным существом, но ничто не мешает ему быть совершенным созданием, скажем, хорошим ангелом или хорошей яблоней. Высшее веселье — когда (разумное) создание осознает, что именно в его несовершенстве как существа заключена часть его совершенства как элемента всего иерархически устроенного мироздания. Я хочу сказать, очень жаль, что есть плохие люди и плохие собаки, но хороший человек превосходен, в частности, тем, что он — не ангел, а хороший пес — тем, что не человек.
***
Я сомневаюсь, что Люцифер и Гавриил могли бы примириться на том, что оба существуют. Что выйдет из примирения света и тьмы — сумерки? Я их не люблю. И болезнь, и здоровье существуют во мне, сейчас они примирились на легком недомогании. Однако я предпочел бы, чтобы победило здоровье!
***
Из статьи "ТРИ СПОСОБА ПИСАТЬ ДЛЯ ДЕТЕЙ"
Сказки я нишу потому, что этот жанр как нельзя лучше подходит для того, что мне нужно сказать; так композитор может писать похоронный марш не потому, что намечаются чьи‑то похороны, а потому, что некоторые музыкальные образы лучше выразить именно в этой форме. Этот метод можно приложить не только к сказкам, но и ко всей детской литературе.
***
Быть может, эта история — выдумка, но она прекрасно иллюстрирует мою мысль.
***
Если детская книга — просто верная форма для того, что автору нужно сказать, тогда те, кто хочет услышать его, читают и перечитывают ее в любом возрасте. Впервые я прочел «Ветер в ивах» и книги о Бастаблах, когда мне уже было под тридцать, но не думаю, что поэтому они доставили мне хоть сколь‑нибудь меньшее удовольствие. И я готов утверждать, что это— правило: книга для детей, которая нравится только детям, — плохая книга. Хорошие — хороши для всех.
***
В сказках мы встречаем существ, непохожих на людей, но ведущих себя почти как люди, — великанов, гномов, говорящих зверей. Я считаю, что итог прекрасный символ, помимо всего прочего, позволяет описать человеческую психологию и типы характеров гораздо короче и доступней, чем в романах.
***
Думаю, мне не надо напоминать вам, что четкая классификация книг по возрастным группам, столь любезная сердцу издателя, имеет мало общего с действительностью. Тот, кого сейчас упрекают, что он слишком стар для детских книг, в детстве выслушивал упреки, что читает слишком серьезную литературу. Достойные читатели не подчиняются расписанию. Точно не скажу, почему однажды я вдруг почувствовал, что не просто сказка, а сказка для детей — это как раз то, что я должен написать, хоть убей. Может, оттого, что она позволяет и даже обязывает не затрагивать то, что я и сам хотел оставить в стороне. Она требует сосредоточиться на событиях и сдерживает моего «буйного демона», как выразился одни добрый проницательный критик. Кроме того, она не терпит длиннот, что тоже плодотворно.
***
Нужно всего лишь замереть и следить, как они соединяются друг с другом; Если вам очень повезет (мне никогда не везло настолько), из этих образов последовательно складывается картина и вы безо всякого труда получаете готовую историю. Но чаще (а со мной всегда) в ней есть пробелы. Вот только тогда и вам приходится что‑то придумывать, чтобы объяснить, почему те или иные персонажи оказались там‑то и там‑то и делают то‑то и то‑то. Не знаю, обычный ли это способ, и уж тем более — лучший ли он. Я могу писать только так; все начинается с образов.
***
Коли в истории, которую вы собираетесь рассказать, заложена какая‑то мораль, она неизбежно возникнет сама собой и в ней отразится весь ваш жизненный опыт. А если нет, не нужно ее изобретать. То, что у вас получится, будет банальностью и даже ложью. Стыдно предлагать такое детям. В том, что касается нравственности, они по меньшей мере также мудры, как мы. Если вы можете обойтись без нравоучений, так и делайте. Единственная мораль, которая имеет какую‑то цену, — мораль самого автора.
Все в книге должно отражать его собственные мысли. Мы пишем для детей о том, что с ними разделяем. Мы отличаемся от них, но не тем, что нам неинтересно то, о чем мы с ними говорим, а тем, что у нас есть и другие интересы, которых дети бы не поняли.
***
Мы должны встречаться с детьми на равных, ведь мы и вправду равны. Наше превосходство, возможно, в том, что мы гораздо больше знаем и (что ближе к нашей теме) лучше умеем рассказывать. Не нужно ни руководить маленькими читателями, ни делать из них кумира. А хуже всего смотреть на них, как профессионал на сырье, подлежащее обработке. Конечно, мы стремимся не навредить им и, с Божьей помощью, надеемся сделать им добро. Но при этом мы должны с уважением относиться к ним. Не нужно воображать себя провидением или судьбой. Я не скажу, что чиновник из министерства просвещения никогда не напишет хорошей детской книги. Все возможно. Но, по–моему, шансов мало.
***
ИНОГДА ЛУЧШЕ РАССКАЗАТЬ ОБО ВСЕМ В СКАЗКЕ
Кажется, некоторые считают, что вначале; я спросил себя, как рассказать детям что‑нибудь о христианстве, потом как средство выбрал сказку, собрал сведения о детской психологии и определился, для какого возраста буду писать, набросал список христианских истин и придумал к ним аллегории. Это — полная ерунда. Так я бы не написал ничего. Все началось с образов: фавн под зонтиком, королева в санях, величавый лев. Сперва там не было ничего от христианства, это пришло само собой, позже.
***
Почему так трудно испытывать к Богу или Христовым страданиям те чувства, которые, как нам говорят, мы должны испытывать? Думаю, именно потому, что речь идет об обязанности, и это убивает чувства. Главная причина — здесь. Вредит и благоговение. В детстве мне казалось, что о вере можно говорить лишь вполголоса, как в больнице. «Что если перенести все это и волшебную страну, — подумал я, — где нет ни витражей, ни воскресных школ, может, тогда ребенок впервые увидит веру во всей ее мощи и устоит?» И я понял, что да.
***
О ВКУСАХ ДЕТЕЙ
Если бы волшебные истории сегодня нравились всем детям и не нравились бы ни одному взрослому (а это не так), мы не смогли бы сказать, что особенность детей — в их любви к ним. Особенность их в том, что он и по–прежнему любят чудо даже в двадцатом веке.
Мне кажется неразумным говорить: «То, что радовало человечество, когда оно было молодо, в детстве радует каждого». Здесь подразумевается параллель между индивидом и человечеством, а мы не можем ее провести. Каков возраст Человека? Он еще в колыбели? Вырос? Уже впадает в маразм? Поскольку мы не знаем точно, когда он появился, и понятия не имеем, когда исчезнет, вопрос этот кажется бессмысленным. Кто знает, суждено ли ему вообще повзрослеть? Может быть, Человека убьют в детстве.
***
This entry was originally posted at https://meladan.dreamwidth.org/676238.html. Please comment there using OpenID.
Пост про "Хроники Нарнии" и эту книгу с перепиской Льюиса с юными читателями скоро опубликую, а пока -
подборка полюбившихся цитат. Чего стоит одна кошка со спины :)
Книгу читать здесь: predanie.ru/lyuis-klayv-seyplz-clive-staples-lewis/book/92904-o-narnii/.
***
По–моему, ты стала еще лучше рисовать кошек, они выходят у тебя замечательно, гораздо более похоже; чем у меня. Я умею рисовать кошку только со спины, вот так
Правда, жульничество? Потому что не надо рисовать лицо, а оно самое трудное. Удивительно, что человеческие лица рисовать легче, чем звериные, кроме, может быть, только слоновьих и совиных. Интересно, почему бы это?
***
Если бы я все же приехал и мы встретились, я бы, наверное, показался тебе очень застенчивым и скучным. (Кстати, всегда помни, что старики часто так же стесняются молодых, как молодые — старых. Поэтому‑то тебе часто кажется, что старики говорят с тобой так глупо.)
***
(Из письма крестнице перед ее первым Причастием)
Так что попытаюсь дать тебе совет, и вот какой совет пришел мне и голову: не жди (я хочу сказать, не рассчитывай и не требуй) от конфирмации и первого причастия каких‑то особых чувств. Может быть, ты и в самом деле их испытаешь, может, нет. Не тревожься, если не испытаешь. То, что происходит с тобой, происходит на самом деле, ощущаешь ты это или нет, в точности как еда насыщает голодного, даже если из‑за насморка он не расчувствует вкуса.
***
Помни, что есть лишь три вида вещей, которые следует делать.
(1) То, что мы должны.
(2) То, что нам приходится.
(3) То, что нам нравится.
Я пишу это потому, что многие люди, по–видимому, тратят время из каких‑то совсем иных побуждений, например, читают книги, которые им не правятся, потому что их читают другие.
***
Вижу, что поблагодарил твоего папу за чудесный подарок, который был на самом дело от тебя. Теперь разреши сказать огромное спасибо тебе. По–моему, это с твоей стороны просто замечательно. Во всяком случае, я мальчиком любил многих писателей, но никогда им ничего не посылал.
***
Спасибо тебе большое: так интересно узнать, что людям нравится, а что не нравится. Взрослые читатели никогда этого не говорят.
***
Я тоже в свое время много мыл посуду и мне тоже читали вслух, но я не додумался, как вы, совместить эти два занятия. Сколько тарелок вы разбиваете за месяц?
***
Что до восьмой и дальше нарнийских книжек, не лучше ли остановиться, когда еще просят о продолжении, чем писать, пока всем не надоест?
***
(Советы девочке - начинающей писательнице)
Когда пишешь, не употребляй слов, которые прямо говорят нам, что мы должны почувствовать. Т. е., чем говорить, что нечто «ужасно», пиши так, чтобы нам сделалось жутко. Не говори «восхитительный»; пусть мы восхитимся, читая твое описание. Понимаешь, используя все эти слова (жутко, обворожительно, отвратительный, изящный), ты просто говоришь читателю: «Пожалуйста, сделай за меня мою работу».
Не используй слов, которые слишком велики для того, что ты описываешь. Не говори «бесконечно», когда хочешь сказать «очень», иначе у тебя не останется слов, когда захочешь описать что‑нибудь действительно бесконечное.
***
Спасибо большое за чудесный рисунок. К сожалению, эту же фразу я должен был написать из вежливости, даже будь рисунок ужасным! Вот что самое плохое во лжи (даже в «белой»): когда ты искренне хочешь сказать, что подарок замечательный, у тебя не остается слов. Однако картинка впрямь очень хороша; и рисунок, и особенно цвета. Что это за краски? Не похожи ни на масло, ни на акварель. Получается на удивление богато, глубоко и красиво.
***
Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду, когда пишешь, что увидела себя «со стороны»; это не так часто бывает, большинство людей всю жизнь смотрят на мир только «изнутри», и потому не способны увидеть себя, как они есть.
***
Не думаю, что хорошие поступки всегда приятны; христианский мученик, терзаемый Нероном, или участник Сопротивления, под пыткой не выдающий немцам своих друзей, поступали очень хорошо, но приятно им не было. Даже в обыденной жизни есть вещи, которые были бы мне приятны, но от которых я должен отказаться, чтобы не сделать неприятно другим. Впрочем, ты вполне права, если хочешь сказать, что не надо отказываться от удовольствий просто потому, что так «лучше». Разве обычные старые правила, например «говори правду» и «поступай с другими, как хочешь, чтобы поступали с тобой», не определяют, какие радости допустимы, а какие нет? Но если то, к чему ты стремишься, само по себе хорошо, тогда, чем больше оно тебе нравится и чем меньше ты стараешься «быть хорошей», тем лучше. Совершенный человек ничего не делает из чувства долга; ему всегда хочется хорошего больше, чем дурного. Долг заменяет любовь (к Богу или к другим людям), как костыль заменяет ногу. Большинству из нас постоянно нужен костыль, но, конечно, глупо опираться на него, когда наши собственные ноги (любовь, вкусы, привычки) способны дойти сами!
***
У дракона в «Беовульфе» определенно есть крылья. И Средние века падучие звезды часто называли «огненными драконами», значит, считали, что драконы могут летать. Впрочем, вполне возможно, есть и бескрылая разновидность.
***
Думаю, я скорее робею, чем горжусь, при мысли о том, что Аслан допустил, чтобы через мои книги Он стал для тебя более реальным. Он мог бы выбрать для этого любого — как заставил ослицу прочесть прекрасную проповедь Валааму.
***
Правда было бы замечательно, если бы люди заговорили о чем‑нибудь, кроме спутников? Тошно уже слушать. Вот бы собака под влиянием космических лучей мутировала, обрела сверхразум, вернулась на Землю живой и начала мстить людям!
***
Всегда приятно что‑нибудь полюбить, по совсем уж замечательно — своего рода победа, — когда сумеешь полюбить то, что прежде ненавидел. Я рад, что ты смогла, не у всех это получается. У меня есть знакомый, который ничего не прощает, хотя способен прощать людей. Я хочу сказать, если он в каком- то месте застал плохую погоду, то уже больше туда не поедет, как бы там ни было хорошо; если он ушибет ногу о порог рая, там никогда, никогда не будет для него рай!
***
Я необычайно радовался выдуманному миру, и мне приятно, что кто‑то увидел его и полюбил — как будто встретил человека, побывавшего в знакомом и любимом месте настоящего мира.
***
Прямая аллегория — как задача с ответом; великая книга — как цветок, чей аромат напоминает нам что‑то еле уловимое. Думаю, это «что‑то» — ощущение жизни как она есть. Бывают реалистические книги, где люди и предметы — в точности как в настоящей жизни, но аромата, ощущения нет. Я никогда не видел орков, энтов или эльфов, но само ощущение; чувство огромного прошлого, нависшей опасности, героических подвигов, совершаемых самыми прозаическими с виду персонажами, расстояний, просторов, бесприютности — настолько точно, что как бы пережинаешь это сам. Особенно разрывается душа, когда читаешь про самые красивые места; как Лотлориен.
***
Все, что мне нужно, есть в моей душе? Ну уж дудки! Или тогда в ней должно быть огромное число добродетелей и огромная мудрость, чего ни я, ни другие в ней не видят. Очень мало из того, что мне нужно, есть в моей душе. Я хочу сказать, даже душевных свойств вроде смирения или искренности. И конечно, в ней нет многого из того, что мне нужно в обыденном смысле, например марки для этого письма. Никогда не преувеличивай. Никогда не говори больше, чем хочешь сказать.
***
Рад, что тебе понравилось «Пока мы лиц не обрели», потому что многие ее не приняли. Это мой величайший «провал» за последние годы, и поэтому, конечно, я считаю ее лучшей моей книгой.
***
Создание не может быть совершенным существом, но ничто не мешает ему быть совершенным созданием, скажем, хорошим ангелом или хорошей яблоней. Высшее веселье — когда (разумное) создание осознает, что именно в его несовершенстве как существа заключена часть его совершенства как элемента всего иерархически устроенного мироздания. Я хочу сказать, очень жаль, что есть плохие люди и плохие собаки, но хороший человек превосходен, в частности, тем, что он — не ангел, а хороший пес — тем, что не человек.
***
Я сомневаюсь, что Люцифер и Гавриил могли бы примириться на том, что оба существуют. Что выйдет из примирения света и тьмы — сумерки? Я их не люблю. И болезнь, и здоровье существуют во мне, сейчас они примирились на легком недомогании. Однако я предпочел бы, чтобы победило здоровье!
***
Из статьи "ТРИ СПОСОБА ПИСАТЬ ДЛЯ ДЕТЕЙ"
Сказки я нишу потому, что этот жанр как нельзя лучше подходит для того, что мне нужно сказать; так композитор может писать похоронный марш не потому, что намечаются чьи‑то похороны, а потому, что некоторые музыкальные образы лучше выразить именно в этой форме. Этот метод можно приложить не только к сказкам, но и ко всей детской литературе.
***
Быть может, эта история — выдумка, но она прекрасно иллюстрирует мою мысль.
***
Если детская книга — просто верная форма для того, что автору нужно сказать, тогда те, кто хочет услышать его, читают и перечитывают ее в любом возрасте. Впервые я прочел «Ветер в ивах» и книги о Бастаблах, когда мне уже было под тридцать, но не думаю, что поэтому они доставили мне хоть сколь‑нибудь меньшее удовольствие. И я готов утверждать, что это— правило: книга для детей, которая нравится только детям, — плохая книга. Хорошие — хороши для всех.
***
В сказках мы встречаем существ, непохожих на людей, но ведущих себя почти как люди, — великанов, гномов, говорящих зверей. Я считаю, что итог прекрасный символ, помимо всего прочего, позволяет описать человеческую психологию и типы характеров гораздо короче и доступней, чем в романах.
***
Думаю, мне не надо напоминать вам, что четкая классификация книг по возрастным группам, столь любезная сердцу издателя, имеет мало общего с действительностью. Тот, кого сейчас упрекают, что он слишком стар для детских книг, в детстве выслушивал упреки, что читает слишком серьезную литературу. Достойные читатели не подчиняются расписанию. Точно не скажу, почему однажды я вдруг почувствовал, что не просто сказка, а сказка для детей — это как раз то, что я должен написать, хоть убей. Может, оттого, что она позволяет и даже обязывает не затрагивать то, что я и сам хотел оставить в стороне. Она требует сосредоточиться на событиях и сдерживает моего «буйного демона», как выразился одни добрый проницательный критик. Кроме того, она не терпит длиннот, что тоже плодотворно.
***
Нужно всего лишь замереть и следить, как они соединяются друг с другом; Если вам очень повезет (мне никогда не везло настолько), из этих образов последовательно складывается картина и вы безо всякого труда получаете готовую историю. Но чаще (а со мной всегда) в ней есть пробелы. Вот только тогда и вам приходится что‑то придумывать, чтобы объяснить, почему те или иные персонажи оказались там‑то и там‑то и делают то‑то и то‑то. Не знаю, обычный ли это способ, и уж тем более — лучший ли он. Я могу писать только так; все начинается с образов.
***
Коли в истории, которую вы собираетесь рассказать, заложена какая‑то мораль, она неизбежно возникнет сама собой и в ней отразится весь ваш жизненный опыт. А если нет, не нужно ее изобретать. То, что у вас получится, будет банальностью и даже ложью. Стыдно предлагать такое детям. В том, что касается нравственности, они по меньшей мере также мудры, как мы. Если вы можете обойтись без нравоучений, так и делайте. Единственная мораль, которая имеет какую‑то цену, — мораль самого автора.
Все в книге должно отражать его собственные мысли. Мы пишем для детей о том, что с ними разделяем. Мы отличаемся от них, но не тем, что нам неинтересно то, о чем мы с ними говорим, а тем, что у нас есть и другие интересы, которых дети бы не поняли.
***
Мы должны встречаться с детьми на равных, ведь мы и вправду равны. Наше превосходство, возможно, в том, что мы гораздо больше знаем и (что ближе к нашей теме) лучше умеем рассказывать. Не нужно ни руководить маленькими читателями, ни делать из них кумира. А хуже всего смотреть на них, как профессионал на сырье, подлежащее обработке. Конечно, мы стремимся не навредить им и, с Божьей помощью, надеемся сделать им добро. Но при этом мы должны с уважением относиться к ним. Не нужно воображать себя провидением или судьбой. Я не скажу, что чиновник из министерства просвещения никогда не напишет хорошей детской книги. Все возможно. Но, по–моему, шансов мало.
***
ИНОГДА ЛУЧШЕ РАССКАЗАТЬ ОБО ВСЕМ В СКАЗКЕ
Кажется, некоторые считают, что вначале; я спросил себя, как рассказать детям что‑нибудь о христианстве, потом как средство выбрал сказку, собрал сведения о детской психологии и определился, для какого возраста буду писать, набросал список христианских истин и придумал к ним аллегории. Это — полная ерунда. Так я бы не написал ничего. Все началось с образов: фавн под зонтиком, королева в санях, величавый лев. Сперва там не было ничего от христианства, это пришло само собой, позже.
***
Почему так трудно испытывать к Богу или Христовым страданиям те чувства, которые, как нам говорят, мы должны испытывать? Думаю, именно потому, что речь идет об обязанности, и это убивает чувства. Главная причина — здесь. Вредит и благоговение. В детстве мне казалось, что о вере можно говорить лишь вполголоса, как в больнице. «Что если перенести все это и волшебную страну, — подумал я, — где нет ни витражей, ни воскресных школ, может, тогда ребенок впервые увидит веру во всей ее мощи и устоит?» И я понял, что да.
***
О ВКУСАХ ДЕТЕЙ
Если бы волшебные истории сегодня нравились всем детям и не нравились бы ни одному взрослому (а это не так), мы не смогли бы сказать, что особенность детей — в их любви к ним. Особенность их в том, что он и по–прежнему любят чудо даже в двадцатом веке.
Мне кажется неразумным говорить: «То, что радовало человечество, когда оно было молодо, в детстве радует каждого». Здесь подразумевается параллель между индивидом и человечеством, а мы не можем ее провести. Каков возраст Человека? Он еще в колыбели? Вырос? Уже впадает в маразм? Поскольку мы не знаем точно, когда он появился, и понятия не имеем, когда исчезнет, вопрос этот кажется бессмысленным. Кто знает, суждено ли ему вообще повзрослеть? Может быть, Человека убьют в детстве.
***
This entry was originally posted at https://meladan.dreamwidth.org/676238.html. Please comment there using OpenID.