Хлеб и вино (2)

Церковь — хранительница любви. Чтобы это понять человеку, какой же ему приходится тяжелейший путь совершать! Наша родная Церковь к этому почти сегодня не приспособлена, почти не дает такого ясного, явного свидетельства, что Церковь — это любовь. Церковь — это прежде всего то место, где человек может напитаться любовью, насытиться любовью. Есть такая старенькая английская песня шестидесятых годов: «Все, что тебе нужно — это любовь». «All you need is love» — так эта песенка звучит. По-настоящему Церковь только для этого и существует, оказывается! Это не то место, где можно что-то взять и унести. Не то место, где можно каким-то образом устроить свою жизнь, а то место, где можно, во-первых, как-то получить любовь, а во-вторых, научиться этой любви.

Вспомнили сегодня про Лавру Преподобного Сергия, а вот в кондаке Преподобному есть такие слова: «Христовою любовию уязвився». Очень интересно, что на самом деле эта любовь происходит, принимается или открывается для человека, когда он находится в каком-то «треснутом» состоянии, надломленном, разломленном. Потому что человек очень часто стремится так жить, чтобы он был таким монолитом, чтобы он был зацементирован, забетонирован, чтобы в нем не было никакого маленького места, чтобы никто до него не достучался, потому что так человеку спокойнее, увереннее. Человек чувствует свою беззащитность в этом мире, ему кажется, что если он забетонирует себя, то вроде как он защищен, вроде как он в бронежилете, вроде до него не достреляешь.

Такой человек, на самом деле, как-то сразу делает себя недоступным для очень многих вещей. Помните, как в Евангелии Христос говорит Петру перед своими страданиями, там есть такие слова: «Симон! Симон! се, сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу, но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих».

Смотрите, такой образ очень интересный — «сеять, как пшеницу». Каждое зернышко само по себе, — и как легко каждого переклевать поодиночке! Вообще образ пшеничного зерна — очень интересный! Ведь это почти что камень. Это маленькое зерно — мертвое, твердое, каменное, закрытое и друг от друга отделенное. Но это зерно, «аще не умрет», не принесет плода. Вот с этим зерном в Евангелии очень многое связано. Это зерно, это прообраз Церкви, прообраз каждого человека, который может остаться один, почти что камнем, а может вдруг прорасти. Чтобы оно проросло, нужно, чтобы что-то лопнуло в этом зерне и оттуда что-то вылезло.

Смотрите, есть два образа, которые Церковь хранит, как два образа преображения, и из них складывается такая церковная символика — это хлеб и вино.Хлеб — это образ преображения. Из зерна, из одного маленького, твердого, единоличного индивидуума — зерна — получается хлеб. Для того, чтобы это зерно стало хлебом, надо, чтобы таких зерен было много; их надо все перемолоть, обратить их в пыль, потом их надо снабдить водой и замешать это тесто, иногда нужно туда добавить закваску, чтобы оно скисло. Только после этого зерно превращается в хлеб, и он печется. Смотрите, какой длинный-длинный путь преображения проходит зернышко, чтобы стать хлебом. И потом этот хлеб приносится на Евхаристию.

Так же и виноград, он живет той же самой жизнью преображения: его топчут, стирают в порошок, этот виноград тоже бродит, он тоже проходит очень долгий путь преображения. Человек в Церкви — как зерно и как виноград. Он если придет сюда за этим — не чтобы покупать, не чтобы уносить, а чтобы быть с Богом,-то с ним неминуемо начнется этот удивительный процесс преображения. Как вы понимаете, если зерну сказать, что его буду исталкивать в пыль, а виноградине сказать, что ее истопчут, — вряд ли это кому-то понравится, вряд ли это будет воспринято как действие любви, правда ведь? Тем не менее, это ведь действие любви. Когда человек приходит в храм по-другому, он чувствует себя совсем не так, как в другом обществе. Он вдруг чувствует, что он не такой.

И тут возникает желание: я хочу быть другим.Тогда для человека нет другого пути, кроме того, чтобы согласиться на то, чтобы с ним сделали то, что сделают с зерном или виноградом. Иначе ты должен уходить отсюда, а потом всю жизнь оправдывать свой уход тем, что эта не та Церковь, не те люди, не те батюшки, не те старушки. Ты вдруг понял, кто ты есть на самом деле, а дальше идти испугался.

Если ты не испугался дальше идти, тогда Церковь тебя совсем перемелет, совсем перемнет, весь сок из тебя выжмет Церковь. Неприятные слова, но ведь каждый же понимает, чтоесли этого не случится с тобой, то ты никогда не родишься для любви, никогда не откроешь себя и никогда не сделаешься этой раной, чтобы в тебя проникнул Бог.

Церковь только ради этого и существует, чтобы встретились человек и Бог, чтобы человек, который совсем не похож на Бога, ничем не похож на Бога, вдруг стал бы на Него очень-очень похожим. Здесь происходит это чудо, оно происходит именно потому, что человек не боится всего себя принести Богу.

Ведь одна из самых глубочайших проблем нас, христиан, заключается в том, что мы все время приходим за тем, чтобы что-то взять. Церковь для нас существует как место, где мы все время что-то берем. Подай, Господи! Подай, Господи! И нам даже кажется, что когда мы приходим на богослужение, у нас возникает такая чудная мысль, что мы приходим служить Богу.Пришли мы на литургию, чтобы Богу служить, приходит батюшка, чтобы службу служить. Приходим мы и ровными рядами начинаем служить Богу тут, в храме. Какая же это странная служба происходит — мы пришли ему служить, а сами говорим: «Подай, Господи!». Мы пришли что-то сделать или даже что-то сделали. С утра пораньше встали, не поели и не попили, пришли на исповедь, пришли на литургию — как много мы сделали для Бога, как мы здорово ему послужили, понимаете? Как он радоваться-то должен, что мы ему хором служим, что хор поет, кадила звенят, — Богу, наверное, нравится!

Мы не задумываемся о том, что все ровно наоборот! Мы приходим сюда в храм всегда и сталкиваемся с тем, что Бог начинает нам служить. Вот настоящее богослужение, то самое, которое произошло на Тайной Вечере, когда Господь собрал своих учеников, снял с себя верхнюю одежду, препоясался лентием, достал тазик, налил туда воды и стал умывать ноги своим ученикам. Вот оно — Богослужение! Это Богослужение лежит в основе христианского богослужения, когда Христос умывает ноги своим ученикам! Эта икона, Евхаристия, часто вместо Евхаристии над Царскими вратами — омовение ног, Тайная Вечеря, Великий Четверг, установление Божественной литургии, день рождения таинства Церкви. Христос совершает свое служение, Бог служит человеку!

И вот человек вдруг начинает понимать: я иду в храм, а Бог мне будет служить. Я такой маленький муравейчик, сейчас приду в храм, а Бог меня всего очистит, всего омоет, всего накормит, всего напоит — Самим Собой! И все Свое Он отдаст мне. Все, что у Него есть, Он готов отдать мне. Помните, как Христос молится своему Богу Отцу как раз на этой Тайной Вечере? Говорит: «Отче, все Мое — Твое, и все Твое — Мое!». Все эти слова на Тайной Вечере касаются и человека, который приходит в храм. Он приходит в храм, и здесь Господь ему дает все Свое, всего Себя в таинстве Евхаристии. Ведь это не какой-то кусочек, не маленькая часть, не что-то маленькое—маленькое или большое-пребольшое, а это сам Христос в Тайнах Святых всего Себя отдает каждому из нас!

Он всего Себя отдает в тайне исповеди, Он ведь все грехи наши прощает? Мы-то думаем, что нам по списку надо все исповедовать. Мы-то все время с ним в какие-то игры играем: простит-не простит, забыл-не забыл, все ли я написал? А Господь по списку что ли все прощает или по милости прощает? В бухгалтерию заносит наши грехи или Любовью Своей покрывает все? Тут ты понимаешь, что никакой бухгалтерии небесной не существует, что все эти записочки с грехами — это наше недоверие, маловерие, невнимание и непонимание того, что происходит на таинстве исповеди.

Но мы-то приходим по-другому.Он нам говорит «все Мое — твое», а человек приходит и говорит: «Знаете, нет. Мне бы немножко здоровья, успехов в труде и счастья в личной жизни, а всего не надо! Всего, может, в другой раз, потом, а сейчас мне нужно только это, мне не надо всего!». Хорошо бы так договориться, что я вот попостился, я правила почитал, что еще надо? Надо тоже всего!

Церковь как раз и учит человека не бояться отдавать себя Богу, не бояться принимать Бога. Человек и Бог встречаются по-настоящему в тот самый момент, когда человек оказывается способным, может, еще не оказывается способным, но вдруг у него в душе возникает это желание сказать Богу: «Господи, пусть все мое будет Твоим!»

Как это страшно сказать!Человек скажет, а потом думает: «Ах, а как же я буду с Богом-то?!» «Выйди от меня, Господи, ибо я человек грешный», — говорит Петр в Евангелии прошлого воскресенья. Весь Бог рядом с ним, а он-то какой грешный, так жить-то с Богом очень страшно. Оказывается, те люди, которые по-настоящему могут жить в Церкви, — им жить страшно. Им жить страшно, потому что эти люди пытаются научиться доверить себя Богу. Научиться доверить себя Богу очень страшно, потому что мы привыкли ходить по Земле, мы привыкли доверять, хранить деньги в сберегательной кассе, мы привыкли иметь такие-то опоры в своей жизни, и вроде Бог нам здесь как некий бонус. У нас все земное есть, а теперь мы стали еще немножко подуховнее! Тогда получается, что у нас не жизнь, а малина! Мы твердо стоим на ногах, у нас есть уверенное будущее, у нас есть какие-то вещи, которые мы правильно сделали и рассчитали. Хорошо бы еще понять, что Бог нас не забыл. Вот мы тут всё земное построили, и пусть Бог это всё хранит. Трудно себе представить распятого Христа, который следит за нашими сберкнижками. Нам бы этого хотелось, но этого не будет для тех людей, которые ищут Бога.

Поэтому человеку очень тяжело и страшно жить в Церкви, потому что:

А) В Церкви он видит себя таким, какой он есть на самом деле — это неприятное зрелище;

Б) В Церкви он абсолютно обнажен для любви, он уязвим. Потому что если он становится уязвимым для Бога, он тут же становится уязвимым для всех остальных людей. Это значит, что его легко обмануть, легко провести вокруг пальца, он не имеет права себя защищать такими способами, какими люди привыкли себя защищать: «Ты дура!», — «Сама дура!», — уже так не скажешь, нельзя себя так защищать.

Много другого человек уже не может сделать, он становится беззащитным, а когда он говорит «все мое — Твое» Богу, он вообще становится ненадежным. Оказывается, что жизнь человека в Церкви — это очень ненадежная жизнь, потому что так жить, оказывается, это и есть жизнь по Евангелию. Церковь — это жизнь по Евангелию. Мы читаем Евангелие, читаем часто каждый день, читаем от главы до главы. Читаем и смотрим, что 16 глава Евангелия от Марка заканчивается тем, что воскресший Христос говорит своим ученикам: «И сказал им: идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари. Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет. Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им».

Давайте с вами сейчас попробуем применить эти слова к себе? Когда-нибудь мы пытались подумать, что это вообще говорится не только 12 апостолам, а вообще всем христианам? Оказывается, что если мы уверуем во Христа, то такими будем обладать знаниями. Поднимите руку, кто сейчас без страха сможет выпить цианистый калий? Никто? Это же про нас сказано! Все, что сказано в Евангелии, сказано только про нас. Про то, как Лазарь Четверодневный воскресает, про бесноватого, который идет за Христом, про блудницу, которая слезами ноги омывает — все это про каждого из нас, не про каких-то замечательных людей, которые 2000 лет назад жили…. Про них, конечно же, но и про нас, потому что мы живем сейчас, а Иисус Христос, как было сказано в сегодняшнем чтении Апостола: «Он днесь и ныне, всегда Он тот же самый».

Когда человек начинает себя сопоставлять с Евангелием, когда он начинает себя сопоставлять с этим миром, то он становится очень уж неуверенным, потому что понятно, что человек, который читает Евангелие и применяет его к себе, понимает, что так жить невозможно. Ни один человек не скажет, что он может это сделать, что он способен хоть в чем-то исполнить Евангелие. Так и апостолы спросили Христа, когда он сказал богатому юноше, который вроде как жил церковной жизнью, исполнял заповеди, посты соблюдал, жил церковной жизнью, а потом настал момент, когда надо было идти за Христом. Просто все оставить и идти за Христом. «Все Мое — твое», — говорит ему Христос, а в ответ хотел услышать: «И все мое — Твое». А тот почесал затылок, богатство было большое — и не пошел. Апостолы поняли, что так никто не пойдет за Христом: «Кто же тогда может спастись?», — спрашивают они Христа. Он говорит: «Людям это невозможно! Но невозможное человекам — возможно Богу!». Если человек по своему внутреннему разумению захочет спастись, он должен признать, что и это ему тоже невозможно. Вот какая у нас Церковь странная, совершенно не на что опереться, кроме Христа. Нет никого в этой Церкви, на кого можно было бы опереться, кроме Него, потому что только у Него все есть. Мы приходим за чем-то другим все время.

Следовать за Христом — это как раз оказывается не центральным нашим желанием, не центральным вопрошением, а нам нужно укрепить наши земные позиции. Все замечательно, но главное-то — Христос! Если в Церкви человек не встречает Христа, то такая Церковь никому не нужна. Она, действительно, оказывается не нужной, бесполезной, домом торговли, продажи каких-то услуг — зачем она нужна? Церковь, которая освящает воду, Церковь, которая читает акафисты, — все это можно и без нее делать. Но нет никакого другого места на Земле, где человек и Бог могут быть так открыты друг для друга, что человек, который идет к Богу, вдруг начинает быть на Него похожим. Вдруг что-то с ним происходит, как с этим зернышком или с этим виноградом, что человек незаметно для себя преображается! Будучи совершенно неуверенным, будучи в дискомфорте, тревоге внутренней, потому что многие считают, что человеку, который в Церковь идет, ему нужно на что-то опереться, что людям, у которых не на что опереться — они идут в Церковь.

На самом деле, все ровно наоборот: именно в Церкви человек теряет уверенность, именно в Церкви человек теряет свою гордыню, что он все на свете может победить, купить, разрулить — вот это он начинает терять.Вдруг он оказывается способным на любовь, вдруг в человеке прорывается способность прощать, молиться за обидчиков, вдруг он начинает любить того, кого в жизни полюбить невозможно. Вдруг вот эти вещи просыпаются понемножку, и человек начинает понимать, насколько же этого всего в нем мало, как же все это скудно, как всего этого не хватает, но ему именно этого и надо! Вдруг он понимает, что только ради этого, собственно говоря, и имеет смысл жить на этой не очень хорошей земле. Ничего другого хорошего, доброго, кроме как любви Христовой, в жизни нет. Если это есть, то оно начинает быть ценным только потому, что есть Христос, потому что Христос дает тебе возможность любить, прощать, дает возможность даже из ада кого-то доставать, если ты по-настоящему со Христом. Если сам Христос в своем трехдневном погребении дошел до ада и там этот ад опустошил, то тогда и те, которые совсем близко ко Христу прилепились, тоже могут дойти до ада и кого-то вытаскивать оттуда. Мы знаем об этом, это не сказки, это реальность нашей жизни во Христе.

Тогда становится понятным, что же делает человека вот таким открытым для Него. Конечно же, Евхаристия, конечно же, Причащение, конечно же, жажда быть со Христом. Это тоже надо хорошо понять, потому что когда мы приступаем к Чаше, очень часто человек думает: «Вот это хорошее, благочестивое дело, я сейчас исповедуюсь, очищусь от грехов, я сейчас причащусь, благодать Божья со мной будет, и мне будет хорошо. Эта благодать меня исцелит, укрепит, с этой благодатью я вернусь домой, и мне будет легче жить с этой благодатью!»Это еще одна лукавая ошибка. Как же можно легче жить со Христом? Как можно легче жить, если в этой Чаше — Распятие?Мы же Крови причащаемся, а не малинового сиропа, мы же Плоти распятой причащаемся, а не пирожного французского, чтобы нам было хорошо и приятно. Мы эти слова слышим на каждой литургии, это Крест, который нам дает Христос. Прежде всего человек, который идет причащаться, идет причащаться Креста и Воскресения Христова. Потому что никак эту радость не получишь, кроме как через Крест.

Вот это забвение о Кресте, даже нежелание думать о Нем, делает Причастие для всех нас нашим личным, абсолютно индивидуальным делом. Люди, которые пришли в храм, мешают мне, потому что я пришел причащаться, я стою сосредоточенный, благоговейный, а мне все мешают. Дети мешают, женщины мешают — все мешают! Толкают, пихают, я иду причащаться, а мне все мешают! Потому что пришел за своим, чтобы взять опять и унести. А ведь по-другому же Христос дает Причастие, Он же хочет соединить нас друг с другом! Священник об этом молится на литургии, он такие слова говорит: «Нас же всех, от единого Хлеба и Чаши причащающихся, соедини друг ко другу во единого Духа Святого причастие». Представляете, какие слова великие священник говорит о каждом из нас? Мы хотим в разные стороны разбежаться, чтобы по зернышку — в разные стороны. Священник своей молитвой всех нас собирает, чтобы мы были едины, как хлеб един из разных зернышек, чтобы и мы так же были едины во Христе. Это и есть Церковь! Когда мы все разные, непохожие, когда мы все — друг друга не очень любящие, друг другу мешающие, — вдруг во Христе становимся единым организмом, телом Христовым. Вдруг через это мы начинаем друг друга немножечко любить, немножечко терпеть, немножечко прощать.

Церковь, собственно говоря, приход, община — это экспериментальная площадка для исполнения Евангелия. Потому что прежде чем полюбить кого-то за пределами храма, мы имеем возможность полюбить своих близких, родных, которых мы братьями и сестрами называем. Мы действительно родные, и это родство может стать таким наполнением нашей жизни, что мы поймем: мы сюда не за чем-то своим маленьким пришли, а Христос нас любит всех одинаково и хочет, чтобы мы жили во Христе единой этой жизнью, любовью, Христовой жизнью. Апостол Павел в послании к Ефесянам говорит: «Братья, у вас ведь должны быть те же самые чувства, что и у Иисуса Христа! Ведь во Христе возможно, чтобы мы смотрели, как Христос, слышали, как Христос, вдыхали, как Христос, говорили, как Христос, обнимали, как Христос! Это нам дано через то, что Христос с нами соединяется! Он нам Себя отдает, чтобы мы стали Им, чтобы мы были на Него похожи!». И тогда мы становимся людьми.

Человек — это не тот, кто ходит на двух ногах, говорит на человеческом языке и пользуется мобильными средствами связи. Человек — это тот, который похож на Бога, который раскрыл замысел Божий о себе, потому что, как только человек перестает быть рядом с Богом, вся ценность человека опускается до нуля. Без Бога человек вообще ничего не стоит. Мы прекрасно видим ценность человеческой личности, человеческой жизни в таких обществах, где нет Бога. Пожалуйста, наш Советский Союз показал, насколько ценен человек с большой буквы, как он гордо звучит. Миллионы уничтоженных во время гонений верующих, миллионы уничтоженных в сталинских лагерях. Человеческая личность вообще перестала что-то значить, чего-то стоить! Да и во всем мире так, по большому счету — как только человек от Бога отлучен, он свое человечество теряет, он становится высокотехнологичным человекообразным существом, не более того. А приобретает человеческое тогда, когда соединяется с Богом. Церковь нужна в том числе и для того, чтобы люди становились людьми, чтобы человек во Христе обретал свое высшее человечество, Богоподобие оно называется.

Церковь существует именно таким образом. О такой Церкви мы почти ничего не знаем, мы очень мало об этом слышим, мы очень мало об этом думаем.Церковь как организация мощная, сильная, всем видна, как корпорация — всем видна, как политический силовой инструмент — всем видна. Звучит отовсюду — Церковь и политика, Церковь и бизнес, Церковь и общество, Церковь и… Это какая Церковь? Та Церковь, которая является мощной организацией, или та Церковь, о которой сказано «организм любви»? Для нас сейчас, современных, «новорожденных» христиан, такое время прекрасное, когда наша Церковь — тоже новорожденная, она состоит из христиан, которые пришли в Церковь не потому, что их так воспитали родители, и не потому, что они свою идентичность православную исповедуют, а потому, что они в Бога поверили в какой-то момент своей жизни поняли, что без Бога дальше жить невозможно. Это самая прекрасная Церковь!

А вот есть такой образ, исторически сложившийся или как-то так до нас дошедший, когда Церковь — это предприятие, организация. Мы начинаем — по неумению, по незнанию, по неопытности своей, — принимать это за истинное, как будто это и есть главное, как будто это и есть та самая Церковь, которую основал Христос. Давайте мы с вами будем немножечко отделять главное от второстепенного, истинное сущностное, существительное от прилагательного. Тогда для нас самих будет понятно, зачем мы ходим в церковь, как мы живем как христиане, что для нас значит наша вера, как мы читаем Евангелие, почему мы причащаемся, что значит богослужение? Это сложные вопросы, на которые человек может отвечать всю свою жизнь. Что для нас значат обряды, что стоит на каких местах?

В такой Церкви сегодня — в Церкви Бога Живого, в Церкви любви, в Церкви, которая дает любовь и учит любви, — нуждается сейчас огромное количество людей. О такой Церкви мы сегодня не умеем пока свидетельствовать, потому что мы действительно еще новорожденные, мы много чему не научились, но мы должны именно этому учиться у Христа, именно этому нас может научить наша Церковь, если мы этого у нее попросим."